Кракен пробуждается. Паутина

Ночью процесс ускорился. Я грезил о Просвещенном Государстве. Подробности, к сожалению, уже стерлись – помню только, что оно представлялось мне в золотом свете, напоенное духом доброй воли, надежды и дружества. Знаю, это очень похоже на русские плакаты об освоении новых земель, но русские вполне могли чувствовать то же самое. Как будто я блуждал в потемках и внезапно увидел перед собой светлый путь. Я дивился прежней слепоте – как своей, так и общей. Ведь это так ясно, так очевидно. Отцепить от себя колючки прежних обыкновений и заложить на новом чистом месте основы нового чистого мира. Можно ли посвятить свою жизнь лучшей цели?

На следующий день я позвонил Уолтеру и договорился о новой встрече. Так началась моя эпопея.

Уолтер познакомил меня, как почетного участника, с лордом Фоксфилдом.

Сильного впечатления тот не производил – хотя нет, это не совсем верно. Он создал себе впечатляющий образ человека уверенного, слегка напыщенного, чуточку вспыльчивого, но надевал его лишь на публике, как деловой костюм. Будучи, так сказать, не на службе, он не стеснялся проявлять – а может быть, и не знал, что проявляет – поразительную наивность. Я так и не привык к этим метаморфозам. Принял он меня в первой своей ипостаси и пронизал оценивающим взглядом – до сих пор не знаю, насколько точно он меня оценил и оценил ли вообще. Но затем, когда мы заговорили непосредственно о Проекте, он сбросил деловую личину и показал себя как настоящий энтузиаст.

– Уолтер уже изложил вам вкратце наш план, мистер Делгрейндж; вы знаете, что сначала на место отправится партия пионеров. Мне представляется крайне важным с самого начала подойти к делу правильно. Неверные взгляды пришлось бы искоренять, и это сильно затруднило бы создание задуманного нами общества. Поэтому я взял на себя труд узнать вас несколько лучше. Мне известно в общих чертах ваше мировоззрение. Известно, что вы видный социальный историк. Я с интересом прочел две ваших книги – они доказывают, что вы хорошо разбираетесь в социальных тенденциях; я нахожу, и Уолтер со мной согласен, что ваши наблюдения, по крайней мере, на ранних стадиях, окажут нам великую помощь как в нахождении оптимальных форм для наших нововведений, так и в направлении общества к этим формам – в отличие от нежелательных, могущих иметь место.

Он продолжал в том же духе довольно долго, и в конце вечера я с немалым смущением понял, что мне поручено составить черновик конституции Просвещенного Государства с тем, чтобы позднее претворить ее в жизнь.

У меня ушло на это несколько месяцев.

Я не стану подробно рассказывать здесь о подготовке пионерской экспедиции, тем более что не занимался этим и мало что знаю. Я слышал, что потенциальные рекруты не спешат откликаться и Уолтер этим разочарован: он, видимо, слишком многого ожидал. Он с удивлением обнаружил, что интеллектуалы, владеющие к тому же практическими навыками, – большая редкость. А после, отказавшись от мысли найти то и другое в одном человеке, он заново удивился тому, что ни интеллектуалы, ни практики опять-таки не откликаются на его воззвания.

Я пытался заинтересовать Проектом своих друзей, но каждый раз терпел неудачу. Сам я был слишком увлечен и не замечал, что они, видя мой энтузиазм, беспокоятся за меня – не замечал, даже когда меня старались отговорить. Набор рекрутов был, во всяком случае, задачей Уолтера, а он не особенно распространялся о своих успехах.

Вскоре после моего знакомства с лордом Фоксфилдом Уолтер на пару месяцев исчез, чтобы подыскать для Проекта достойное место. Все это время он не подавал никаких вестей, да и потом не очень-то откровенничал – по дипломатическим причинам, как он дал мне понять. Сказал только, что найденное им место подходит нам идеально, но переговоры о его приобретении требуют большой деликатности: чем меньше людей будет в курсе до их завершения, тем лучше. Этим мне и пришлось удовольствоваться.

Было, однако, ясно, что дело движется. Уолтер завел себе офис, весь персонал которого был, похоже, очень занят, когда я туда заходил, а сам он вел себя как руководитель, который знает, что делает.

За девять месяцев после его возвращения я провел ряд встреч с лордом Фоксфилдом. Ладить с ним оказалось проще, чем я думал; я подозревал, что он будет настаивать на собственных идеях, и обрадовался, увидев, что его взгляды на жизнеспособную демократию в большой степени совпадают с моими. Спорили мы разве что относительно разных тонкостей и редко расходились во мнениях. Постепенно я стал понимать, что он не стремится руководить и хочет только, чтобы его информировали. Основным его желанием было, чтобы Проект в самом начале обрел верные очертания. В моменты наших разногласий он обычно говорил следующее:

– Хорошо, попробуйте так, но не забывайте о гибкости. Нам не нужна жесткая конструкция наподобие американской. Наша конституция должна быть гуманистической и работать без законодательной власти.

А я в своем непреходящем энтузиазме с ним соглашался: мне казалось, что это очень просто и вполне рационально.

Как-то вечером он сказал: