Крамнэгел

Неожиданно схватка вспыхнула вновь. Надзиратели, на минуту отпустившие Крамнэгела, чтобы выяснить, не требуются ли они в каком-то другом отсеке тюрьмы, были застигнуты врасплох стремительным броском Гансмита, который безо всякого предупреждения налетел на Крамнэгела и принялся колотить его, выкрикивая: «Сволочь! Сволочь! Сволочь!» Гансмита еле оттащили, а из разбитого носа Крамнэгела на бетонный пол камеры хлынула кровь.

Начальник тюрьмы и надзиратели в полной растерянности услышали, как Гансмит, истерично всхлипывая, обвинял Крамнэгела в убийстве своего друга и всякий раз с удвоенной яростью обзывал его сволочью.

– То есть как же это понять... – начал было начальник тюрьмы, но осекся, боясь ответа на собственный вопрос и возможных последствий. Но волновался он напрасно, поскольку Крамнэгел все равно уже был не в состоянии отвечать.

– Мы бы все удрали, – простонал Гансмит, – если бы не эта сволочь…

Надзиратели ловили взгляд начальника тюрьмы, как гончие, ждущие свистка хозяина, но тот, растерянный и встревоженный, прятал от них глаза.

– Что стоите, помогите ему подняться! – приказал он, как будто это приказание было вполне в порядке вещей.

– Отправить его в карцер, сэр?

– Отведите в мой кабинет. В карцер отправьте Гансмита.

Уходя, Гансмит смерил Крамнэгела взглядом, в котором читалось нечто большее, чем отвращение.

Глаза у Крамнэгела слипались, когда он, скорчившись, сел на краешек дивана в кабинете начальника тюрьмы, – он походил на боксера, который сидит в своем углу ринга после полученного нокаута, ничего уже не понимая, но все еще готовый снова ринуться в бой, несмотря на багровую пелену, застилающую глаза.

– Сигарету? – спросил Макинтайр-Берд.

Сигарету! Когда он застрелил Касса Чокбернера, начальник угостил его сигарой, но что взять с Англии – это же страна без шика. Крамнэгел попытался заговорить, но разбитые губы не слушались. Он просто покачал головой.

– Ужасно неприятно... Но вы, надеюсь, понимаете, нам очень трудно было представить себе, чтобы заключенный стал помогать администрации тюрьмы. Когда вы схватились с Гансмитом... да еще в противогазе... Ну, поставьте себя на мое место!

– Попробуйте для разнообразия поставить себя на мое, – с трудом выговорил Крамнэгел. – Хотел бы я посмотреть, как вам это понравится.

– Если бы я не обладал такой способностью, любезный, то, наверно, и не пригласил бы вас к себе в кабинет, не так ли? – ехидно заметил начальник тюрьмы.

– Пригласил бы или нет – не в том вопрос, – внешне спокойно произнес Крамнэгел.

– Думаете, такая уж большая честь – сидеть в вашем кабинете? Подумаешь! Вот у меня был кабинет, так перед ним приемная была в два раза больше вашего. И ковер от стены до стены, и холодильник в виде комода под Марию-Антуанетту... – Он умолк и потрогал свои распухшие губы. Было больно говорить, больно думать.

Начальнику отнюдь не доставила удовольствия столь критическая оценка его представлений о комфортабельном кабинете, но ввиду совершенной им опасной ошибки он вынужден был унять свою гордость.

– Мне остается лишь поблагодарить вас, – сказал он с довольно глупым видом, инстинктивно оглядываясь, чтобы лишний раз убедиться в отсутствии свидетелей.

– За что?

– Видите ли...

– За что? – сухо повторил Крамнэгел. – Эти ребята, надо отдать им должное, прекрасно знали свое дело. Все рассчитали до доли секунды – просто отлично все спланировали, прямо как израильтяне на Ближнем Востоке, когда послали свою авиацию ниже уровня действия радаров, – так рассчитали, что их не схватить бы за хвост, особенно при такой дымовой завесе, да еще слезоточивый газ... – Он приложил платок к губе, пососал ее и вздрогнул от боли. – Все так отработано, будто они прикидывали операцию в разных погодных условиях, затем выбрали безветренный день, рассчитали, как долго будет рассеиваться завеса... Нет, отличный план, отличный... Одного только не предусмотрели...

– Чего же именно? – невольно спросил начальник тюрьмы.

– Любой самый отличный план не срабатывает, если вдруг что-то срывается. Так досконально планировать нельзя – когда план чересчур хорош, его должны выполнять роботы, а не люди. Один маленький просчет – и весь план летит к чертям.

– В чем же, по-вашему, они просчитались? Чего не учли?

– Вы что, смеетесь? – спросил Крамнэгел. – Разве они учли, что в дело вмешаюсь я? Вы же знаете, что произошло, да? Не полезь я в драку и не схватись с Биллом Гансмитом, вся шайка унесла бы ноги прежде, чем вы успели сообразить, что происходит. Они растерялись, а этого уже достаточно. Они испортили все дело паникой. Пилот пытался наверстать потерянное время, слишком близко подошел к стене и убил Бурпейджа. Вы за это хотите меня поблагодарить? За это за все?

– Да, за это, – пробормотал, растерявшись, начальник.