Крапивники

— Тут её нет. Это задание с подвохом. Десятый ряд — подсказка к буквенному шифру. Как ты догадался, как подбираются буквы, это ведь не алфавит? — Джейн села рядом с мальчиком, кладя руку ему на затылок.

— Номер буквы в алфавите, плюс номер ряда, плюс константа методом подбора, — Эд показал расчёты. — Обычно простые прогрессии такие как вот эта, в начале, не пишут цифрами больше десятка. Начинают с единицы. А тут все ряды начинаются с каких-то очень странных цифр… вон, пожалуйста, сорок два, семнадцать… кто вообще так делает, если это не хитрость? Отрицательных в таких вообще не бывает.

Пока он говорил, Джейн изучала черновики студента.

— Верно, — только и выдавила она. — Это… наши с мужем любимые песни.

Джейн собрала листочки и, чувствуя приближение слёз, потребовала:

— Выметайтесь. Свободны. Но учтите, если через пятнадцать секунд Вы всё ещё будете находиться в моём кабинете, я-таки назначу Вам наказание.

Джейн полагала, он нормально обуется, потому и дала столько времени, но Эдмунд сунул ноги в ботинки как в тапочки и, не завязывая шнурки, степенно покинул помещение. Встал в шаге от порога с другой стороны.

— Я вне кабинета, мадам. Можно задать вопрос? Что за работы в библиотеке Вы мне хотели назначить?

— Эта решала бы библиотекарь. Наверняка, ей нужен кто-то, чтобы пыль протирал.

— Тогда не интересно. Я уже думал сам на себя наябедничать.

— Что Вы ещё натворили?

— Ничего, профессор, — Эдмунд картинно развёл руками. Улыбаясь с карикатурной честностью. — Я уважаю устав и всегда за всё хорошее и против всего плохого. Я же отличник.

— Да, действительно, — в тон отозвалась старуха. — Отличники же нарушителями не бывают.

— Я никогда не буду нарушителем, мадам, — Эд сделал шаг назад. — Хорошего дня.

— Рио, — жестом призвала студента остановиться. — А знаете, кем ещё Вы никогда не станете?

— Кем?

Пройдясь по мальчику взглядом с ног до головы, мысленно продумала его возможные судьбы. Он мог бы оказаться в будующем кем угодно…

…спиться или сесть в тюрьму, учитывая, как любит проводить время с хулиганами и как мало в его окружении поддержки и помощи, в том числе финансовой…

…мог построить блестящую карьеру, учитывая способности и взгляды, а также упорство и личность…

…мог превратиться в свободного художника без дома и стабильной работы…

…мог сочетать гениальность и безумие, полностью отдавшись какому-то одному делу…

…но вот кем он точно не мог бы стать, так это нормальным человеком с обыкновенной жизнью.

— Врачом и аптекарем.

— Это почему?

— Вам будет скучно. Вы из тех, кто может работать с теорией. Вы задаёте правильные вопросы и ищите закономерности там, где их не ищет никто.

— Может, — мальчик пожал плечами. — Но вообще, мне больше нравится практика.

Худощавый и бледный, с большими ясными глазами и объёмными волосами-спиральками. Вечно активный и упёртый как осёл. Но брюнет в отличие от Рауля.

— Знание практики, помогает в работе с теорией, — старуха улыбнулась. — Ладно, Эдмунд, идите. Обойдёмся без наказания, но постарайтесь…

Как преподаватель, она должна была запретить продавать решения, но как опытный человек, повидавший не одну сотню студентов, понимала — не Эд первый, не Эд последний. Даже её Рауль был таким. Понимал теорию и пользовался этим.

— … хотя бы не попадаться.

— Да, профессор, — Эдмунд улыбнулся.

Улыбка у него была красивая — живая.

Странный ребёнок. Понятие нормальности и многие правила Эду не были поняты. Без влияния кого-то с очень чётким моральным и этическим компасом этот странный ребёнок со временем во что-то точно вляпается.

И снова сменился день.

За лиловой дымкой открылось событие одной из следующих лекций.

Читая материал в огромной аудитории, в одной из тех, где умещался весь поток, а любой шорох был слышен, старуха никак не могла понять, откуда доносится бормотание. Бесконечными двойками она всегда достигала почти абсолютной тишины в кабинете, но в этот раз среди лиц студентов она не видела ни одного, губы которого шевелились бы. Дети и сами переглядывались, пытаясь вычислить источник шума.

Взгляд старухи выцепил взволнованное лицо пухлого мальчишки на третьем ряду за спинами отличников. Он как-то подозрительно тыкал соседа, лежащего головой на парте — Эдмунда. Она отправилась туда.

Источник звука находился здесь. Им оказался Эд, закрывший глаза и что-то недовольно бормотавший. Спал что ли?

— Что тут происходит⁈ — зло поинтересовалась старуха.

Резкий звук над ухом заставил Эд скривиться. Речь из невнятного бубнежа превратилась во вполне разборчивые слова:

— Мам, чашка… чашка-картошка.

Чашка-что? Картошка? В смысле «с картошкой» или «из картошки»?

— Рио.

— Мам, не лови!.. — чередуя восклицания о картошке с сопением, Эд снова заговорил нечётко. — Я ловлю.

— Рио! — старуха встряхнула его за плечо.

— Мама!.. — неожиданно громкий выкрик заставил декана оторвать руку от плеча курточки песочного цвета.

Разлепляя веки, Эдмунд встретился взглядом с Мадам. Маленький, растерянный, одинокий и заспанный. Со следами от смявшегося рукава на бледной щёчке.

— Ма-мадам? Я… типа задремал.