Крапленая обойма

Прихожу в себя уже в машине. Она за рулем. Когда видит, что я пришел в себя, улыбается мне. Словно до этого ничего и не произошло. Мы подъезжаем к моему дому. Уже, наверное, за полночь. Возле калитки свет фар высвечивает «Мазду». Автомобиль доктора. Она тормозит, не доезжая до моего дома. И говорит, что оставшиеся метры я должен пройти сам. Только вначале следует отдать то, что обещал. Странно. Она почему-то уверена, что Это со мной. Неужели подсмотрела? А может, поняла. Бестия. Она говорит, что с ее стороны все выполнено. Я согласен. И отдаю ей бумаги. Она доказала, что не Враг мне. Значит, так и должно быть. Я чувствую, что мне опять становится плохо.

Она сует мне винтовку и произносит: оставь ее у себя. Я не понимаю. Она не объясняет, только снимает перчатки и бросает их в бардачок. Сзади сумка, добавляет она. Ты сможешь разобрать это оружие? Это она у меня спрашивает. Я честно говорю, что с таким никогда еще не приходилось иметь дело. Хотя за последнее время я много чего купил. Она сказала, что ничего страшного, и стала объяснять, как и что делать. Только словами. Руками даже не притрагивалась к оружию. Но и этого достаточно, ее объяснения вполне понятны. И я вскоре разбираю винтовку, а части укладываю в сумку... Выхожу из машины. «Ремингтон» мне мешает. Он все время мне мешал. Не нужно было его брать... Она наклоняется и бросает через сиденье, что мой доктор в опасности, что лучше ему ничего не говорить, чтобы не тревожить. Я опять автоматически соглашаюсь. А я могу больше не волноваться. Теперь я знаю – кто Враги. И что Их уже нет. Она опять мне улыбается при этих словах. Да, конечно. Хотя... Кто Они?

Я устал. Я очень устал. Укол странно действует. Его хочется еще и еще. Я иду домой. Но нужно быть осторожным. Все равно нужно быть осторожным. Все равно...

– Марк Георгиевич, – раздалось очень тихо от дверей в кабинет.

Лаврентьев вздрогнул. Его руки застыли возле лица пациента, который лежал на кушетке. Психотерапевт метнул в Алену бешеный взгляд, заставляя ее немедленно замолчать, и властно спросил:

– Кто Она?

– Она красива. Она дьявольски красива. И ей невозможно не верить. Когда она говорит, все произнесенные ею слова кажутся правдой. И хочется делать то, что она велит.

– Кто Она? – настойчиво переспросил Лаврентьев. – Имя?

– Странно. Но, мне кажется, я ее не знаю. Уже не знаю. Хотя... Хотя я ее знаю.

Фомин начал нести какую-то ахинею.

– Мне кажется, Она соврала. А может, и нет. Все странно. Очень странно. Как и мир, который летит в тартарары. Все летит в тартарары.

– Расслабьтесь, – Лаврентьев решил больше не мучить пациента; имени от него он вряд ли добьется. – На счет «десять» вы вернетесь в прежнее состояние.

На «десять» Фомин открыл глаза и тревожно заморгал, глядя куда-то мимо психотерапевта.

– Что произошло, доктор? – пошевелил он сухими губами.

– Все отлично, – Лаврентьев похлопал пациента по руке и поднялся. – Лежите, отдыхайте. – И повернулся к секретарше: – Я же вас просил, Алена, когда я работаю с пациентом, меня не беспокоить.

– Извините, Марк Георгиевич. Тут Смолячков. Он говорит: очень срочно.

– Где он? – сразу изменил тон психоаналитик.

– Здесь, в приемной.

– Я иду, – Лаврентьев поднялся.

Алена исчезла из кабинета. Лаврентьев снял халат, бросил его на спинку стула и двинулся к выходу.

– Я скоро вернусь, – предупредил он Фомина, остановившись у порога. – Отдыхайте.

Тот ничего не ответил, тупо глядя в потолок. Взгляд пациента Лаврентьеву не понравился, однако задерживаться он не стал. Смолячков, скорее всего, уже что-то раскопал, и психоаналитику не терпелось узнать – что.

Когда доктор вышел, Фомин сел на кушетке, свесив ноги к полу, и с таинственным видом посмотрел в сторону закрытой двери.

5

Смолячков стоял возле стола, за которым обычно сидела Алена. Из-под мышки у него выглядывала кожаная папка. Он переминался с ноги на ногу, глядя в широкое окно приемной. Услышав шаги, капитан обернулся и не мог не обратить внимания на задумчивый вид Лаврентьева.

Доктору было о чем подумать. В самом начале, когда, находясь в гипнотическом сне, Фомин начал рассказывать о прошлой ночи, ему показалось, он знает, кто эта таинственная Она. Все так и указывало на Риту. И то, что ее заставляли быть «врагом». И то, что она желала получить ценные бумаги. Но затем... Эта незнакомка стреляла. Фомин говорил об этом ясно. На Риту никак не похоже. Лаврентьев даже представить себе не мог, чтобы его жена могла выстрелить, притом из снайперской винтовки. Это чушь какая-то. Он знал Риту очень давно. Они вместе учились в институте: он на последнем, она на первом курсе. Вместе работали. Представить себе жену с винтовкой в руках Лаврентьев не мог, как ни силился. В изложении Фомина Она была просто профессионалом. И кого Она там убивала? Нет, это не Рита. Тогда кто эта таинственная женщина дьявольской красоты?

Она ему что-то колола. Это он уже и сам знал, когда перед сеансом увидел следы инъекций у пациента. Значит, человек немного понимал в медицине.

– У вас плохой вид, – прервал мысли психоаналитика голос капитана.