Красавчик Ричи (СИ)

На самом деле, по дороге домой я мечтала только об одном: чтобы тебя не было в моей жизни. Никогда. Чтобы в том ободранном клубе мне встретился кто-то другой. Кто угодно, лишь бы не ты. Мечтала никогда не встретить тебя в роскошном особняке. Мечтала никогда не соглашаться на три месяца выступлений на открытых площадках “Беспечного Лета”.

Чем старше мы становимся, тем сильнее хочется покоя. Ведь правда: у меня уже есть всё, о чём я когда-либо мечтала, и даже больше. Я бы могла быть абсолютно счастливой, если бы, помимо всего прочего, мне не захотелось тебя.

Восемь утра. Рождество.

Я даже не думала о том, что это, возможно, худшее Рождество в моей жизни. Я как будто онемела внутри. Вышла из машины, достала сумку с подарками с заднего сидения и пошла по расчищенной подъездной дорожке прямо к красной двери со старомодным дверным молотком и красивой латунной ручкой. Эта дверь была здесь сколько себя помню — неизменно красная и ухоженная, как и весь дом. Мы с мамой всегда были немного повернуты на порядке и красивых штучках, и старались украшать его на все праздники — будь то Хеллоуин, День Благодарения или же ежегодный Праздник Весенних Цветов. Неудивительно, что даже в моё отсутствие мама позаботилась о внешнем виде старого кирпичного дома с покатой крышей — в окнах горели гирлянды, а на двери висел рождественский венок из искусственной хвои, украшенный красно-белыми бантами, шишками и инеем. На пороге лежал зелёный коврик. “Дом там, где сердце” — гласила вышитая на нём надпись, и моё собственное сердце болезненно сжалось. Я так отчаянно пыталась вырваться отсюда. Я была уверена: моё сердце где угодно, но не в крошечном провинциальном городке, где меня знает каждая собака. Теперь-то я знала: сердце там, где любимые люди. Там, где семья. И я могу жить где мне вздумается, хоть на другой планете. А дом всё равно останется здесь.

Дверь неожиданно открылась и я увидела мамино встревоженное лицо:

— Линси! Слава Богу! Мы с отцом уже места себе не находили! Скайлар ещё вчера вернулся!

Застыв на пороге, я неожиданно сделала то, чего поклялась себе не делать нигде и никогда: некрасиво скривившись, я бросилась к маме в объятия, и разрыдалась. Она нежно, но крепко обхватила меня за плечи, и погладила по голове:

— Ну-ну, детка, всё образуется.

Но я не могла остановиться. Уткнувшись в мамино плечо, я просто не могла взять себя в руки и перестать. Да и не хотела переставать. Ведь кем бы я ни была, кем бы ни казалась — пока мама обнимала меня, я могла быть просто ребёнком. А потом на звуки моих горестных всхлипов вышел и папа — в нелепом бежевом свитере с красными оленями и высокой горловиной, который мы когда-то в приступе рождественской лихорадки — непонятно зачем — вырвали с боем у пожилой леди, и гордо преподнесли отцу. В последствии все трое этот свитер ненавидели, но папа исправно надевал его раз в год — рождественским утром. Увидев нас стоящими в дверях, он на секунду замер в нерешительности, а потом присоединился к объятиям, и, деликатно подтолкнув нас в дом, покосился в сторону и захлопнул дверь ногой. Я фыркнула и как можно более незаметно вытерла мокрое от слёз лицо о мамин кардиган. Отпустив её, я крепко обняла папу:

— Господи, как же я скучала.

Папа потрепал меня по голове и чмокнул в макушку:

— Добро пожаловать домой, детка.

“Это, пожалуй,  лучший отпуск в моей жизни” — думала я, распаковывая новые туфли, подаренные родителями. Потом я думала об этом же, валяясь с чипсами на диване, просматривая какую-то сопливую комедию для девочек. А потом — за праздничным ужином.

Вечером мы с мамой укутались в пледы, и устроились на мягких подушках в креслах на веранде с полными чашками горячего и крепкого кофе.

— Так что у тебя случилось, милая?

Я поморщилась и покачала головой:

— Я просто слишком обрадовалась, что наконец-то дома.

Мама поставила чашку на столик между нами и бросила на меня скептический взгляд:

— Каролина, солнышко, ты так рыдала, что я испугалась, что кто-то умер.

Я невесело засмеялась и подняла руки вверх, сдаваясь:

— Дура я, мам. С большой буквы Д.

Она манула рукой:

— Да что ты говоришь такое?

— Не была бы дурой, не пришлось бы рыдать. Глупость наказуема. — Я пожала плечами и неожиданно начала говорить. Рассказывала обо всём — о Ричи, о том как чудно всё начиналось — он, дескать, герой, а я — барышня в беде. Рассказывала о чём думала, что чувствовала, на что надеялась. Снова плакала, от души себя жалея. Мама молча слушала, изредка кивая. Я утёрла сопли рукавом и шмыгнула носом: