В ожидании, пока раствор настоится, я бережно развернула вырванный из «Таймс» клочок бумаги («Сэр, вынужден активно возразить в ответ на ваше недавнее…») и высыпала жареные кофейные зерна в стеклянную чашку Петри, пинцетом отсортировав их по размеру.
Разумеется, я не совершу привычную смехотворную ошибку, использовав реактив Драгендорфа, который хоть и используется часто для определения алкалоидов, но не показывает кофеин.
Пипеткой я набрала небольшое количество коричневатой жидкости из первой мензурки и выпрыснула ее в чистую чашку Петри. Добавила полграна хлористого кальция и одну каплю соляной кислоты. Поставила выпариваться на очень медленный огонь.
Потом в точности повторила те же действия с жидкостью из второй мензурки – той, где находится содержимое желудка покойной миссис Прилл.
Я взяла первое из зерен помельче, поместила его в каменную ступку и раскрошила пестиком. Теперь у меня есть кофейный порошок тонкого помола.
Я вновь вскипятила остатки дистиллированной воды и добавила к ним маслянистый порошок. И снова хлористый кальций и капелька соляной кислоты.
И поставила эту мензурку рядом с остальными на проволочную сетку на слабый огонь.
Теперь мне нужно запастись терпением. Я не могу продолжать опыт, пока вся жидкость не испарится и осадок не высохнет полностью.
Потом наступит момент, который так любят в триллерах в кино, – момент, когда детектив поднимает мензурку на свет и объявляет потрясенному компаньону: «Что мы имеем, Ватсон (или Джонс, или Гилхоули, или любое другое имя, которые выбирают для туповатого напарника)? Так это яд, доселе неведомый человечеству».
Только в этом случае речь идет не о цианистом калии.
Какое-то время я развлекала себя, отстукивая азбукой Морзе названия химических элементов периодической таблицы по порядку – от водорода до недавно открытого калифорния с атомным числом 98.
Один из радиоизотопов калифорния под названием калифорний-251 имеет период полураспада продолжительностью восемьсот девяносто восемь лет. Вот бы нас на столько хватило.
На миг я подумала о покойной миссис Прилл, которая и близко не дожила до этого числа.
Чтобы немного взбодрить себя, я начала насвистывать глупую песенку о свисте за работой. Но поймала себя на мысли: а что, если насвистывая эту песенку, когда ты на самом деле работаешь, можно стать причиной странного искажения вселенной в каком-нибудь неведомом измерении, и она сложится сама в себя, как бутылка Клейна, у которой нет ни наружной, ни внутренней стороны, и твой двойник исчезнет в клубах, вероятно, невидимого оранжевого дыма?
В этот момент я с облегчением увидела, что осадок высох.
Ответ у меня на кончиках пальцев.
Я взяла образец из каждой мензурки на фильтровальную бумагу.
С полки сняла бутылку с аммиаком и извлекла стеклянную пробку.
Уф-ф-ф! Какая вонь. Неудивительно, что эту жидкость используют для приведения в чувство дев, упавших в обморок в гостиной, услышав слово «черт». Эта штука разбудит даже семь отроков эфесских.
Держа бумажки над парами из открытой бутылки, я караулила изменения цвета образцов.
Вот первый: порозовел!
А вот второй: порозовел!
Что, без сомнения, подтверждает, что пролитая черная жидкость из чашки миссис Прилл – это кофе и что этот кофе содержался в ее рвотных массах.
Что и требовалось доказать, как писал дядюшка Тарквин в своих дневниках. Миссис Прилл пила кофе перед смертью.
А теперь перейдем ко второй части моего эксперимента.
Тщательно оттерев ступку и пестик, я растолкла в пыль два более крупных зерна. И соединила их с кипяченой водой из чистой мензурки.
Никого не удивлю, если скажу, что работа химика никогда не заканчивается. Те, кто выбирает ее своей профессией, должны знать с самого начала, что большая часть их жизни будет посвящена отмыванию чего бы то ни было.
Если, конечно, вы не сэр Бернард Спилсбери или профессор Кит Симпсон (патологоанатом в знаменитом деле об убийце с ванной кислоты), и у вас есть восхищенные помощники, которые делают всю грязную работу.
С более крупными зернами повторила ту же самую процедуру, что и в первый раз: настаивание, добавление хлористого кальция и соляной кислоты, высушивание и обработка парами раствора аммиака.
Я выжидала, когда красноречивый розовый цвет выдаст присутствие кофеина.
Но ничего не происходило. Сухой осадок сохранял тот же цвет, что и в начале, – унылый и, скажем честно, довольно депрессивный коричневый.
Но постойте! Если здесь нет кофеина, это не может быть кофейным зерном. Оно может выглядеть кофейным зерном, но, как разумно замечено в «Макбете», «зло станет правдой, правда злом» и «сказаны две правды», внешность обманчива.
Кстати, «Макбет» должен быть обязательным чтением для любого человека, стремящегося постичь жизнь британской семьи. Эта пьеса помогла мне понять многих людей, включая меня саму.
Но вернемся к бобам. Если второй образец – это не кофейные зерна, то что же это?
Ответ снизошел на меня, как это часто бывает, ударом молнии, громом с небес.
Физостигма!