Красавиц мертвых локоны златые

– Скажи ей, что я буду через минуту, – проворчала я, выползая из кровати и облачаясь в старый отцовский халат.

И на секунду отец вернулся. На миг я снова оказалась в его теплых объятиях.

Не то чтобы это когда-либо случалось в реальной жизни. Мы, де Люсы, слишком сдержанны, чтобы позволить себе такую фамильярность.

Миг прошел, и я была этому рада. Я слетела вниз по ступенькам и скользнула в кабинку под лестницей.

– Флавия у телефона, – сказала я, поднимая трубку, которую Ундина оставила болтаться, словно древесную змею.

– Флавия, милочка, – заговорила Синтия, – прости, что беспокою тебя в столь ранний час, но это срочно.

Я обратилась в слух. Единственное, что интересует меня почти так же, как яды, – это непредвиденные ситуации.

– Я в крайнем смятении, – продолжила Синтия, и по ее тону я поняла, что она не преувеличивает.

– Чем могу помочь? – спросила я, как учат делать англикан, хотя наша семья принадлежит римско-католической церкви, с тех пор как святой Петр был моряком.

– Возможно, ты помнишь, что на этой неделе у Денвина приходское собрание. Приедут толпы молодых людей, и нам нужно где-то их разместить.

– Припоминаю с прошлого года, – сказала я. – Это был сумасшедший дом.

– О да, – согласилась Синтия, – я совершенно забыла, что мы еще ожидаем миссионеров, и для всех просто нет места.

И она добавила: «Кроме того, неправильно заставлять дорогих леди терпеть…»

Общество хулиганов, чуть не сказала я, но придержала язык. Может быть, хулиганы – слишком резкое слово, но нельзя отрицать, что хозяин, принимающий студентов-теологов, иногда может быть слишком полон духом святым.

– Шум и возню, – сказала я, снимая ее с крючка.

– Именно так, – подтвердила Синтия. – Спасибо, Флавия. А теперь насчет комнат…

– Да? – спросила я. Знаю, куда она клонит, и не уверена, что мне это нравится.

– Букшоу ведь очень большой, не так ли? Намного больше домика викария, где мы все время крутимся друг у друга под ногами. Я подумала, что если ты будешь так милостива…

Последнее слово повисло в воздухе. Милостива, удивилась я. Как член королевской семьи?

Хотя сейчас Букшоу целиком и полностью принадлежит мне, это не значит, что я могу распахивать двери и впускать сюда кого попало. Надо, например, посоветоваться с Доггером. Неправильно взваливать на него дополнительные обязанности. Я точно знаю его потребность в…

– Флавия? Ты здесь, милочка?

– Да, – ответила я. – Просто задумалась.

– Если ты беспокоишься о Доггере и миссис Мюллет, то не забивай этим голову. Дорис и Арделла привыкли заботиться о себе в самых суровых обстоятельствах. Они только что вернулись из Африки. – Ее голос упал до конфиденциального шепота. – Они обе были с доктором Швейцером в Ламбарене. Несмотря на то что он лютеранин, мне дали понять, что все прошло гладко.

Разумеется, я слышала об Альберте Швейцере. А кто нет? Его больница во французской Экваториальной Африке регулярно появлялась в иллюстрированных журналах, известных красочными изображениями бедняков, страдающих от самых ужасных болезней.

Я также вспомнила, что, поскольку он тоже органист, Фели держит на стене своей спальни большую фотографию дражайшего доктора, вырезанную из газеты и вставленную в рамку: очаровательное фото доктора Швейцера в вагоне поезда, играющего на имитации органной клавиатуры, которую сделали специально для него.

Жаль, что сейчас Фели в матримониальном дурмане. Она бы с удовольствием поболтала с Дорис и Арделлой.

– Флавия? Ты здесь, милочка?

– Да.

Я позволила молчанию затянуться. Если я буду держать паузу достаточно долго. Синтия почувствует мое нежелание.

– Значит, все улажено? Я пришлю их к тебе сразу после завтрака. Уверена, что они не доставят хлопот.

Я потеряла дар речи.

– Да, Флавия…

– Да? – переспросила я, задыхаясь.

– Спасибо. Ты молодчина.

И она повесила трубку.

Я подумывала о том, чтобы начать биться головой о стену, когда в кабинке послышался странный голос. Хотя трудно было определить, откуда он доносится, он как будто сочился в щель под дверью.

– Флавия! – раздался гулкий скрежет. – Это твоя совесть.

Разумеется, это была Ундина.

– Убирайся, – сказала я.

– Как тебе не стыдно. – Голос превратился в раздражительное нытье. – Ты обещала купить бутылку имбирного пива своей несчастной достойной кузине Ундине.

Это правда, обещала. Пытаясь уговорить ее засунуть белую мышь, купленную в магазине Вулворта, в сумку тетушки Фелисити, я дала необдуманное обещание.

– Бога ради, Ундина, – сказала я, – магазины еще закрыты. Дай мне позавтракать.

– Миссис Мюллет скормила твою селедку кошке, – прошептал голос с неожиданной угрозой.

Хотя у нас не было кошки, в интонации Ундины было что-то непонятное, от чего у меня костный мозг застыл – ледяное дуновение из арктических пустынь. Возможно ли, чтобы она унаследовала от своей покойной матери Лены затаенное зло?

От такого семейного проклятия нет спасения.

– Хорошо, совесть, – сказала я громко. – Скажи моей бедной достойной кузине Ундине, чтобы она собиралась. Мы пойдем, как только я съем кусочек тоста.

Снаружи моя совесть дико захихикала и поскакала прочь с воплями «Йеху!».