Красавица и босс мафии

Любые остатки спокойствия, установленного благодаря моему радушию на свадьбе Франциски Корлеоне несколько недель назад, улетучились вместе с опубликованными вчера фотографиями, хотя сегодня они — не более чем тени, о которых можно забыть. Я должен был догадаться, что с моей матерью будет сложнее справиться.

Есть только одна вещь, которая не имеет смысла.

— Луиджия, — зову я, слегка поворачиваясь, когда экономка поднимается на верхнюю ступеньку лестницы.

— Да, дон, — отвечает она, полностью поворачиваясь ко мне.

— Габриэлла действительно забыла свою сумку? — Зная нежелание малышки пользоваться аксессуарами, единственная причина, по которой Габриэлла берет сумку из одного крыла дома в другое, это чтобы было где хранить мобильный телефон, она никогда бы его не оставила.

— Нет, дон Витторио.

* * *

Грудь Габриэллы перестала подниматься и опускаться с одинаковой скоростью примерно десять минут назад. Она притворяется спящей, и я позволяю ей это, потому что, даже проведя последние два часа, наблюдая за ее сном, я все еще не решил, что делать.

Девушка никогда не говорит мне "нет", и все же она смогла найти способ бросить мне вызов, и в этом есть своя заслуга. Я признаюсь себе в этом, наблюдая за маленьким телом, полностью запутавшимся в светлых простынях, полной противоположностью моих.

Мне это не нравится.

Впервые с вечера бала в честь дня рождения Массимо я вошел в комнату Габриэллы, и изменения, произошедшие в обстановке, легко заметить. Первое и самое бросающееся в глаза — отсутствие гнезда из простыней и подушек на полу. Второе — это рисунки.

Они разбросаны повсюду. На стенах и окнах, на комоде, на столе и на всех поверхностях. Самое любопытное, что по большей части это разные версии одного и того же изображения. Как будто она не могла перестать рисовать одно и то же, пока не добилась желаемого результата.

Это меня ничуть не удивляет. Габриэлла обладает стойкостью, которую я редко встречал. И поэтому мне не нужно было напрягаться, чтобы представить, что произошло на том женском чаепитии. Потому что, как бы ни была она стойкой, малышка смирилась.

Первые несколько минут в ее комнате я провел, анализируя ее умиротворенное, спящее лицо, совершенно лишенное признаков плача. Я знаю мировоззрение людей, находящихся в моем подчинении. Я бы не удивился, если бы иностранка в состоянии Габриэллы, брошенная в центр голодной группы женщин, входящих в семью, заплакала. Но она не плакала. А если и плакала, то не настолько, чтобы оставить следы.

Я встаю с кресла и, теперь уже босиком, подхожу к ее кровати. Я ложусь рядом с ней, спиной на матрас и животом вверх, и если раньше ее дыхание теряло регулярность, то теперь оно полностью приостановилось.

— Ты овладела умением не краснеть, притворяясь спящей, Габриэлла, но остановка дыхания тоже выдает тебя, — предупреждаю я, чуть поворачивая ее лицо к себе, и глаза девочки открываются. Тремя быстрыми движениями я отодвигаю тонкую простыню, прикрывавшую Габриэллу, просовываю руку под ее маленькое тело и притягиваю ее к себе, укладывая сверху. — Ну привет, моя дорогая! — Я целую кончик ее носа, и Габриэлла вздыхает.

Бретель ночной рубашки соскальзывает с ее плеча, обнажая грудь, и мой рот замирает. Так просто.

Все, что нужно сделать девушке, чтобы возбудить меня, — это существовать.

— Доброе утро.

— Почему ты не в моей постели? — Я заправляю прядь ее волос за ухо.

— Я не знала, что должна спать там, даже когда тебя нет дома. — Хрипловатый голос после нескольких часов без использования так же приятен для слуха, как и в любой другой ситуации.

— Давай здесь и сейчас установим, что независимо от обстоятельств ты спишь только в моей постели. — Сохраняя лидерство в нашей игре в послушание, Габриэлла кивает, прикусив губу, а затем отводит взгляд от меня.

Я не даю тревожной улыбке расползтись по моему лицу, потому что этого достаточно, чтобы сказать мне то, что я хочу знать.

— Как прошел твой вчерашний день, малышка? — Спрашиваю я, чувствуя себя слишком щедрым. Ее темные глаза избегают моих, когда она отвечает.

— Думаю нормально.

— Нормально, — я повторяю это слово медленно, чтобы оно эхом отдавалось, между нами, а Габриэлла упорно не смотрит на меня, пока я не меняю положение и не зажимаю ее тело между своих ног.

Ее глаза расширяются, фокусируясь на моих, и я прижимаюсь губами к одной стороне ее лица. Я переплетаю наши пальцы и поднимаю руки над ее головой, на подушки.

Я провожу носом по ее щеке, челюсти, шее, проникаю кончиком в пряди волос, закрывающие ключицы, ощущая отсутствие моего запаха на ее коже. Аромат моего мыла присутствует, но моего запаха, запаха нашего смешанного пота, нет.

— Нормально, — повторяю я, прежде чем прикусить нижнюю губу Габриэллы. Ее тело уже реагирует на мои прикосновения, пусть и едва заметные.

Ее конечности размякли, дыхание стало неконтролируемым, а зрачки расширились. Я тяну зубы вниз, царапая ее подбородок и горло, пока не добираюсь до груди, где оставляю небольшие засосы, а затем облизываю израненную кожу.