Я жестом приглашаю его сесть, хотя сам стою, глядя в редкий момент в окно и чувствуя неуверенность в том, что собираюсь сделать. Разговор с отцом, состоявшийся несколько дней назад, не дает мне покоя, наталкивая на мысли и решения, которые, как я знаю, мне необходимо принять, равно как и необычная позиция Габриэллы.
Моя девочка была рассеяна так, как я никогда раньше не видел, я бы сказал, почти поглощена. Единственные моменты, когда я чувствую, что ее мысли полностью со мной, это когда мы погружаемся в тела друг друга, независимо от времени суток.
— Какие новости из особняка, Дарио?
— Ничего особенного, дон. Твоя мать не организовывала никаких мероприятий с тех пор, как ты ее отстранил.
— А другие женщины в семье?
— Тоже нет, они точно выполняют приказы, хотя очень настойчиво просят консильери заступиться за них. — Уголки моих губ приподнимаются, потому что этого не произойдет. Им повезло, что я лишь приостановил их действия после засады, устроенной для Габриэллы.
— Тициано?
— Все еще преследует экономку, дон. — Я сузил глаза.
— Ты уверен? — Спрашиваю я, глядя на Дарио через плечо.
— На сто процентов. — Я принимаю, хотя и не понимаю, что именно заставило моего брата изменить свой образ действий.
Он преследует Рафаэлу уже несколько месяцев, и это больше времени, чем он когда-либо посвящал какому-либо интересу в жизни, за исключением пыточных методов.
— У меня есть для тебя работа, Дарио, — говорю я, и темные глаза мужчины тут же приобретают решительный блеск.
— Чем могу быть полезен, дон? — Я даю себе пять секунд на то, чтобы передумать, но не делаю этого.
— Я хочу, чтобы ты нашел семью Габриэллы.
ГЛАВА 53
Мои глаза горят, когда я смотрю на изображение Принцессы на горошине, но я не позволяю себе моргнуть. Открытая книга занимает единственное место рядом со мной на мягком диване в библиотеке, месте, которое стало моим любимым во всем особняке.
Не знаю, называют ли это терапией воздействия, но после нескольких дней, когда поиск книги краем глаза был первым делом, когда я входила в эту комнату, я решила ввести несколько доз своей собственной версии этой терапии.
Вместо того чтобы прятать экземпляр в самом низу самой высокой и дальней полки в библиотеке, я беру его в руки, открываю на странице, уже помятой от долгого обращения, и смотрю на нее, пока противоречивые чувства внутри меня делают то, что у них получается лучше всего — порождают конфликты. Не то чтобы избегание книги как-то облегчало ситуацию.
Последняя неделя была нелегкой: с тех пор как я нашла эту картинку, игнорировать все то, что я похоронила глубоко в груди, стало невозможно, но это неудивительно.
Большинство вещей, которые я заставляла себя забыть, утратили свое значение за те три с лишним месяца, что я провела в Италии. Страхи, обиды, опасения — все это отступало на шаг назад с каждым шагом, который я делала навстречу мужчине, чей запах теперь впитался в мою кожу, став частью меня самой.
Я принадлежу Витторио, и меня это устраивает, как бы неправильно или аморально это ни звучало, мне все равно. Любая скромность, которую я еще могла испытывать из-за комфорта, который приносила мне эта уверенность, была изгнана из моего тела вместе с неуверенностью в себе в тот день, когда Витторио трахал меня, пока я не призналась ему и себе в причинах, которые заставили меня молча подчиниться унижениям, навязанным женщинами Саграды.
Мне все равно, что принадлежать кому-то в прямом смысле слова неэтично, старомодно или бесчеловечно. Того, что дал мне Витторио, того, что он давал мне каждый день, более чем достаточно, чтобы оплатить суд над каждым, кто осмелится обвинить меня. Если меня что и беспокоит в этом смысле, так это исключительно то, что останется от меня, когда я перестану быть полезной дону.
А еще есть Ракель. Все свободное место в моих мыслях в последние несколько дней было заполнено ею. У меня так много вопросов, так много желаний и так много вины, но не потому, что я бросила ее, а потому, что в какой-то момент все то время, что я держала это чувство в темной, запечатанной коробке, оно высохло и умерло.
У меня не было выбора.
Ни одно из решений, которые я принимала в те годы своей жизни, когда я была в состоянии что-либо решать, не было основано на мне самой. Речь всегда шла о моей семье и трех ее членах, и только один из них давал мне что-то взамен — моя младшая сестра. Может быть, мне и не следовало ожидать ничего взамен, я притворялась, что не ожидаю, что мне это не нужно, но, черт возьми, мне это было нужно!