До сего дня она не помнила матери, а теперь у нее в голове появился образ молодой женщины, возможно, лет на десять старше самой Белль. Она выглядела такой прекрасной, одухотворенной и разгневанной… Что же заставило ее устроить маленькому принцу проверку, а затем проклясть?
«Ой, — хихикнул внутренний голос. — А приходить в заколдованный замок и предлагать себя вместо отца — это о-о-очень обдуманно. Разве ты подумала о последствиях, поступая подобным образом?»
Белль помахала в воздухе рукой, как будто это помогло бы прогнать неприятную мысль.
— Твоя мать? — повторило Чудовище, очевидно, не в силах прийти в себя от изумления.
Потом завозилось в кресле, точно непоседливая собака, и спросило с надеждой:
— Ты тоже волшебница? Можешь освободить меня от этого уродливого тела?
— Я не волшебница, — мягко сказала Белль. Чудовище огорченно поникло, и девушка с изумлением поняла, что ей очень его жалко. — До сего дня я вообще не верила в существование волшебства, проклятий и заколдованных замков.
Тут как по заказу в комнату, передвигаясь прыжками, влетели две серебряные ложки, аккуратно вытерли маленьким полотенцем несколько пролитых на пол капель чая и опять ускакали.
— Ну… и… где же она? Твоя мать сейчас дома? Можно ее увидеть?
Чудовище с надеждой подалось вперед.
— Я… никогда не знала свою мать, — призналась девушка. — И понятия не имею, где она теперь: мама покинула нас с отцом много лет назад. Мне бы очень хотелось увидеть ее снова, особенно теперь, коль скоро она волшебница. Мне так много нужно у нее спросить.
— Тогда чего ради ты здесь? — проворчало Чудовище. — Твоя мать заявилась сюда и прокляла меня, и вдруг спустя десять лет ты тоже появляешься на пороге. Немного странно, не находишь?
— Пожалуй, что так, — согласилась Белль. — Только я здесь исключительно из-за отца. Филипп, наш конь, вернулся домой без него, и я отправилась на поиски.
— Врешь. Наверняка ты явилась посмотреть, действует ли еще заклятие.
Белль выгнула бровь.
— Я не лгу. Даже и не знаю, с чего мне поступать так, как ты говоришь. Вообще-то не привези я тебя обратно в замок, ты бы замерз насмерть.
Чудовище промолчало — очевидно, сильно расстроилось.
— Что… что мы теперь будем делать? — наконец спросило оно еле слышно.
Белль изумленно посмотрела на него.
Чудовище развело передние лапы в стороны, насколько позволяли веревки, показывая на комнату, замок, а может, и весь мир.
— Мы… заперты здесь. Навечно. Паутина… скоро покроет весь замок, дабы проклятие окончательно свершилось.
Белль посмотрела на потолок, стены, надеясь увидеть там ответ или какую-то подсказку. В свете камина казалось, будто темные углы комнаты танцуют, то приближаясь, то отдаляясь — выглядело это очень зловеще. Девушка вдруг осознала, что охватившее ее тяжелое чувство — вовсе не страх, а ужасная усталость. Казалось, она сейчас в изнеможении упадет на пол.
Разум, за который ее так хвалил отец, вдруг оказался чрезмерно перегружен, переполнен впечатлениями.
Все, чего ей сейчас хотелось, — это сесть тихонько в уголок и подумать, упорядочить разрозненные обрывки воспоминаний о матери.
Например, ей всегда казалось, что у мамы волосы золотисто-каштановые. Примерно как у нее самой, только более рыжего оттенка, но никак не белокурые. Почему она так ошиблась? Даже маленькие дети могут сказать, какого цвета волосы у их родителей. Белль понятия не имела, как пахли волосы мамы. Она совершенно не помнила, чтобы мать держала ее на руках, фактически у нее вообще не было настоящих воспоминаний, только общие представления об идеальной матери, почерпнутые из волшебных сказок и романов.
Новый образ матери, этакого ангела мщения, совершенно не вязался со старым, идеальным образом матери. В видении Белль увидела вовсе не мать, а женщину, человека, к тому же творившего вещи, с которыми Белль не имела ничего общего.
«Ничего общего. У нее никогда не было со мной ничего общего».
Девушка потерла виски и посмотрела на Чудовище.
Ей полагалось бояться, ведь рядом с ней огромный яростный зверь, способный убить ее десятью разными способами. Но он спас ее от волков, а значит, не хотел причинить ей вред. К тому же он разговаривает как самый обычный человек, которого можно урезонить.
Белль подумала о Гастоне — он ведь тоже здоровенный, звероподобный и умеет говорить.
Соображал Гастон куда медленнее Чудовища. Если бы здесь находился сейчас он, их с Белль разговор тянулся бы намного дольше, прошел бы куда менее гладко, и вдобавок этот великий охотник все равно попытался бы на ней жениться. Хоть он и человек, а общаться и договариваться с ним гораздо труднее.
Белль вздохнула и начала развязывать веревки.
Чудовище замерло, кажется, даже дыхание затаило, наблюдая за ее действиями широко открытыми глазами. На его морде явно читалось подозрение.
— Что… Почему ты это делаешь?
Девушка пожала плечами:
— Как ты и сказал, теперь уже все равно. Мы застряли здесь… на какое-то время, так почему бы не доверять друг другу?