Красавица из Луизианы

— О, не пугайтесь, мадемуазель. У нас на борту имеется очень неприятный груз… Заключенные из тюрем… женщины, осужденные за самые разные преступления… Все отпетые негодяйки… Но не бойтесь, мадемуазель, я отдал распоряжение, и ни одна из этих мерзавок, заклейменных цветком лилии, не выйдет из этого отсека. Их вид может оскорбить столь высокопоставленную особу, как вы, — сказал Легалик, отваживаясь поцеловать руку Батистины.

Шум и вопли усилились. Батистине показалось, что она слышит свист кнута. Жорж-Альбер, последовавший за солдатами, закатил глаза, заверещал и запрыгал на месте. Похоже, он был чем-то взволнован и хотел привлечь к себе внимание Батистины, но та решительно отстранила своего приятеля.

— Господин Легалик, я… Нахожу это постыдным… — начала было говорить Батистина, но в эту минуту большая волна подхватила «Красавицу из Луизианы». Она медленно, ужасно медленно, приподняла и опустила нос корабля. Слова протеста замерли на губах девушки, нос у нее заострился, лицо посерело, на губах появилась чуть глуповатая улыбка… Затем она, как ватная, уткнулась носом моряку прямо в грудь. Жорж-Альбер испуганно заголосил. Легалик подхватил Батистину на руки и понес драгоценную ношу на полуют.

27

Чьи-то удивительно нежные и добрые руки заботились о Батистине. Они смачивали ей лоб винным уксусом при помощи губочки. Девушке очень нравилось прикосновение этих пальцев — единственное, что связывало ее с внешним миром. Эти незнакомые руки пытались заставить ее проглотить хотя бы ложку крепкого бульона или глоток вина, но она наотрез отказывалась ото всего. Запах любой пищи вызывал у Батистины сильнейший приступ тошноты. Она пребывала в каком-то странном состоянии: ничего не понимала, а только ощущала, как ее сжигает какой-то внутренний жар. Ей то хотелось умереть, то плакать, то пить… Она лежала без движения на узенькой корабельной койке и не имела ни малейшего представления о том, день сейчас или ночь. У нее даже не было сил открыть глаза. Батистину окутывал какой-то плотный, горячий туман. Она смутно вспоминала, что заботливые руки сняли с нее всю одежду и растирали тело какой-то приятной прохладной жидкостью. Быть может, именно благодаря этим растираниям она и была еще жива. Ей нравилось ощущать прикосновение этих рук, она что-то лепетала в бреду и тотчас же забывалась в тяжелом, горячечном сне. Иногда она подолгу бредила. Ей казалось, что она вновь в Версале, вместе с королем, и она упрямо отказывается попробовать знаменитый королевский суп… Иногда Батистине грезилось, что Флорис запер ее в комнате в Мортфонтене. Девушка громко вскрикивала, плакала, обзывала нехорошими словами своих обидчиков, пыталась кусать прикасавшиеся к ней руки, пребывая в твердой уверенности, что они принадлежат самому ненавистному существу на свете. В бреду и во сне ее постоянно преследовал взгляд зеленых глаз. Батистине хотелось бежать на край света, исчезнуть, скрыться навсегда от взгляда этих глаз…

— Фаворитка… Людовик… Флорис… Флорис, ну почему… Никогда… Никогда… заставить его страдать… отомстить за нанесенное оскорбление… за все, что он со мной сделал…

Обрывки фраз вырывались из пересохшего горла девушки. Ее измученное тело выгибалось дугой, ища облегчения у благотворно действовавших на него рук. Какой-то неведомый благодетель пристраивал ломтик лимона на воспаленные губы Батистины, и это гасило мучительную жажду. Невидимый ангел-хранитель бережно переворачивал ее с боку на бок, прикладывал к вискам компрессы из трав, приносившие успокоение. Батистина засыпала вся в поту, с влажными, сбившимися на затылке волосами, по телу ее пробегала волнами нервная дрожь, а в голове по-прежнему звучал дьявольски-быстрый перестук копыт.

«Я хочу есть… Я хочу есть… Я хочу есть!» — вертелась в мозгу у Батистины навязчивая мысль.

Девушка с трудом разлепила веки, открыла глаза. Должно быть, была глубокая ночь — на столике горел розоватым светом ночничок. Сквозь окошко в каюту лился лунный свет. Батистина по привычке потянулась всем телом. Она чувствовала себя гораздо лучше, почти хорошо, только вот по всему телу разливалась то ли усталость, то ли истома. Она с удивлением обнаружила, что лежит под одеялом совершенно голая, и тотчас же вспомнила, что была тяжело больна.

— Жорж-Альбер… Жорж-Альбер! — окликнула приятеля Батистина, но в ответ раздался лишь громкий храп. Жорж-Альбер спал сном праведника на подушках, бережно сжимая в лапках бутылку «Малаги». Похоже, малыш страдал той же болезнью, что и его хозяйка, и нашел весьма полезное лекарство.

Батистина хорошо знала своего приятеля. Разбудить его в таком состоянии было невозможно. Она откинула простыню, решив встать, но тут же стремительно юркнула обратно — дверь приоткрылась.

— А, вот и славно! Я так и знал, что вам полегчает, мадемуазель. Наступил полный штиль. Я вам тут кое-что приготовил. Как вы себя чувствуете? — прошептал Легалик.