Красивая ложь

Утро понедельника. После бессонной ночи я взяла такси, которое довезло меня как раз до автостоянки, на которой я оставила арендованный джип, и я направилась в Нью-Джерси. По дороге я остановилась в Интернет-кафе на Третьей авеню, где распечатала карту, позволявшую мне доехать прямо до дома Линды МакНотон. Если подумать, то получается полная ерунда: любой незнакомый человек может воспользоваться компьютером, и вот уже нет никакой гарантии безопасности. Но так как в данном случае система работала на меня, то мне было грех жаловаться. Здесь мне пришлось расплатиться кредитной карточкой, другого выбора у меня просто не было. В любом случае, события минувшего вечера уже казались мне далеким прошлым, и я с удовольствием отметила, что мне все легче удается справляться с потрясениями. Как много всего случилось с того момента, как я набрала номер телефона Линды МакНотон. Мне нужно было забыть о том, что мой парень (ведь он был моим парнем?) скрывается от полиции, а мой брат всю жизнь меня ненавидел.

Когда я оказалась на трассе, я решила позвонить отцу по мобильному телефону.

— Ридли, — ответил он мне, и в его обращении послышался и сдерживаемый гнев, и волнение, и облегчение, и любовь одновременно. — Ты немедленно должна рассказать мне обо всем, что с тобой происходит.

— Все нормально, а что? — спросила я.

— Ридли!

— Папа, все в порядке, — солгала я. — Я хотела узнать у тебя обо всем, что касается проекта «Спасение».

Наступила пауза.

— Ридли, ты должна немедленно приехать к нам. Мы беседовали с Александром Гарриманом. А утром у нас была полиция.

Как грустно, когда родители отдают тебе приказы, которые ты не станешь выполнять, потому что давно уже вырос. Это подчеркивает, насколько их представления не совпадают с тем, как ты сам себя воспринимаешь. Они все еще видят в тебе маленького ребенка, который нуждается в контроле и участии, и пройдет немало времени, прежде чем ты сумеешь доказать, что имеешь право на самостоятельность.

— Я не могу появиться дома, папа. Я должна выяснить, что со мной происходит. Расскажи мне о проекте «Спасение».

— Но, Ридли, о чем ты говоришь?

— Папа, расскажи мне! — я кричала в трубку.

До этого я ни разу не повышала голоса на отца, но теперь вдруг осознала, что этим, может, и стоит гордиться. Он замолчал. Его молчание длилось так долго, что я решила, что он повесил трубку. Затем я услышала его дыхание.

— Папа.

— Это была группа, которая занималась лоббированием закона «Безопасность женщин в семье».

В его голосе появились странные нотки, и мне показалось, что он произносит отрепетированный текст.

— Нет, — сказала я. — Это не все.

Я вдруг поняла, что веду машину на бешеной скорости. Я сбавила ход, потому что не хотела полететь в кювет.

Отец вздохнул.

— Я не знаю, что еще сказать. Раньше в рамках проекта работали приюты. Они были открыты при церквах, клиниках, иногда они работали на основе сотрудничества с государственными домами малюток. Так как закон еще не был принят, мы не нарушали закон, но действовали все же несанкционированно, поэтому приюты спонсировались.

— Кем? Максом?

— Да, и другими людьми.

Наверное, отец устал: мне показалось, что его голос немного дрожит, но, может, это было из-за плохой связи.

— Что же происходило в этих приютах?

— В основном то же, что и сейчас. Родители могли оставить там малыша на трое суток на попечение профессионалов. Если в течение этого времени мама ребенка возвращалась за ним, ей отдавали его после бесплатной консультации.

— Но если она не возвращалась?

— Тогда ребенка передавали в органы государственной опеки.

— Ты имел к этому отношение?

— Не совсем. Некоторые клиники, в которых я работал, были открыты в рамках проекта «Спасение». Если ребенка не забирали из приюта, я осматривал его, как и всех остальных детей.

— Ты нарушал закон?

— Я бы не сказал. Не было ведь закона, который запрещал бы осмотр и оказание медицинской помощи ребенку. Его считали брошенным только по прошествии семидесяти двух часов.

— Мне кажется, что ты шел по узкому мостику.

Отец снова вздохнул.

— Да, но не забывай, что дело касалось интересов детей.

Я понимала, что мой отец, как никто, видел несовершенства государственной системы и старался сгладить углы, но его логика все равно выглядела несколько странной. Я хотела сказать, что смысл всех этих беспокойств сводился к нулю. Зачем идти на риск и пытаться спасти детей от потенциально неблагополучных родителей, чтобы потом передать их в органы государственной опеки, недостатки которой были всем известны? Я вспомнила мытарства Джейка.

Я пропустила что-то важное. Ответы были у меня перед носом. Но я так устала, что не в силах была этого увидеть. Это напомнило мне ситуацию с уборкой. Ты решаешь выгрузить все из шкафов и навести там порядок. Вот с невероятной энергией ты сбрасываешь все с полок, но потом тебя охватывает внезапная апатия. Ты думаешь: а зачем я затеяла все это? Завершить начатое оказывается просто выше твоих сил. Но отступать уже слишком поздно. Я понимала, что должна настаивать, задавать отцу еще миллион вопросов, но у меня уже не было ни желания, ни сил.