Красивые вещи

Я молчала от изумления. Мама исчезла, а через несколько минут вернулась с веником и совком. Я помню, я подумала – как странно эти предметы выглядят в ее руках. Она собрала осколки в совок, из совка пересыпала в какой-то пакет и быстро его унесла. Бабушка так ни разу и не вошла в эту спальню за все рождественские дни (она вообще нас большую часть времени избегала). Мне кажется, что если бы мы вообще пропали, она бы этого не заметила. Мы с Бенни чаще всего гуляли под открытым небом с нашими кузенами, кузинами и няньками и строили иглу из снега, пока наши щеки не становились красными от холода, а зимние штаны не промокали насквозь. Но так, по крайней мере, мы были застрахованы от всех опасностей, которые поджидали нас внутри дома.

Да-да, я ненавидела Стоунхейвен. Ненавидела все, что он представлял собой для меня: честь, ожидания, всевозможные формальности, петлю истории, повисшую у меня на шее. Мне было ужасно противно, когда на во время рождественского ужина бабушка, пристально глядя на всех детей, сидевших за длинным столом, пробормотала:

– Настанет день, когда все это станет вашим, дети. Настанет день, когда вы будете хранителями имени Либлингов.

Это свалившееся на меня наследство не принесло мне величия. Нет, наоборот, я ощутила себя крошечной и никчемной, оказавшись в зловещей тени этого дома. Я была абсолютным ничтожеством в сравнении с его громадой, я словно бы никогда, никогда не смогла бы соответствовать Стоунхейвену.

Хотя я не должна была стать хранительницей Стоунхейвена, тем не менее я здесь. Ура! Жизнь насмешлива, правда?

(Вернее, может быть, мне следовало бы сказать, что жизнь горька и сладка одновременно или что она несправедлива, да что там – что жизнь попросту дерьмова.) Иногда, ходя по этим комнатам, я слышу эхо голосов моих предков внутри себя. Я словно бы еще одна в череде элегантных хозяек. Хожу и завожу все часы в доме в ожидании гостей.

Но гораздо чаще я кажусь себе Джеком Торрансом в отеле «Оверлук»[49].

Через несколько месяцев после того, как я поселилась в Стоунхейвене, я случайно наткнулась на сертификат оценщика. Та парочка попугайчиков стоила тридцать тысяч долларов. Глядя на этот документ, я вспомнила о том, как маман легко и непринужденно наклонила ладонь. Знала ли она, что вот-вот выбросит в мусорное ведро пятнадцать тысяч баксов? «Наверняка знала, – догадалась я. – Но ей было все равно». Потому что не было для нее ничего по-настоящему ценного в этом мире, кроме нас. Мы с Бенни были ее птичками, драгоценными статуэтками, которые она хотела бы хранить за стеклом. Она всю жизнь оберегала моего брата и меня от наказаний, пока не умерла. И порой мне кажется, что с тех самых пор жизнь колотит нас обоих до полусмерти.

Глава десятая Ванесса

Я знаю, о чем вы, наверное, думаете: «Нет, вы только посмотрите на эту испорченную богатую девицу. Одна-одинешенька в прекрасном огромном доме – и еще хочет нашего сочувствия, при том, что совершенно его не заслуживает!» Какой у вас надменный вид, когда вы смотрите на меня! И тем не менее глаз вы оторвать от меня не можете. Вы следите за мной в лентах социальных сетей, вы роетесь в Интернете в поисках ссылок на мое имя, вы смотрите мои модные руководства на YouTube, вы ставите лайки под моими отчетами о путешествиях, читаете любые упоминания обо мне на шестой странице[50]. Вы не можете перестать кликать мое имя, даже говоря всем, как вы меня ненавидите. Я вас зачаровываю.

Я нужна вам – как чудовище, с которым вы могли бы сражаться и ощущать свое превосходство над ним. Вашему эго нужна я.

Есть и еще кое-что, хотя вы ни за что не признаетесь в этом вслух: когда вы смотрите на меня, вы думаете, помимо всего прочего, вот что: «Я хочу то, что есть у нее. Ее жизнь должна стать моей. Если бы мне было дано все то, что имеет она, у меня куда лучше бы получилось всем этим распорядиться».

Может быть, вы не так уж сильно ошибаетесь.

Глава одиннадцатая Ванесса

Я сижу у окна в парадной гостиной Стоунхейвена и жду момента, чтобы встретить гостей – мужчину и женщину, в сумерках шагающих к дому. Утренний проливной дождь сменился моросью. В свете фонарей вдоль подъездной дороги мелкие капельки кажутся похожими на блестки. Я возбуждена, будто подросток, принявший риталин, меня волнует перспектива скорого общения с людьми. (Я в предвкушении! Я почти ликую!) Я почти уверена, что не говорила ни с кем целых две недели, ну разве что попросила помощницу по хозяйству на ломаном испанском, чтобы она наконец вытерла пыль на подоконниках.