Красивые вещи

И все же… За годы я научилась не торопиться с суждением о том, что происходит под поверхностью других людей. Сколько раз я стояла и весело щебетала под камеру, и качала волосами так, словно на меня дул промышленный вентилятор, и улыбалась, как цирковой шпрехшталмейстер, а при этом на самом деле мне хотелось только одного: выпить бутылку чистящего средства для труб. Способность убедительно разыгрывать искренность, пожалуй, самый необходимый навык для людей моего поколения. Создаваемый образ должен быть привлекательным, искриться позитивом, он обязан быть притягательным, как бы вы ни разрывались на части в диалоге с самим собой, потому что иначе ваши фанаты отвернутся от вас как от фальшивки. В прошлом году я прочла об этом лекцию на конференции по проблемам социальных сетей, и двести пятьдесят вдохновленных дамочек-инфлюенсеров (все до одной на одно лицо со мной) послушно записали эту лекцию. А я ощущала себя свидетелем собственной гибели.

Майкл и Эшли стоят передо мной на крыльце и смотрят на меня с ожиданием. Я возвращаюсь в свой образ элегантной хозяйки и улыбаюсь.

– Входите, прошу вас, – говорю я. – Вы наверняка проголодались. У меня в кухне есть кое-что, чтобы угостить вас, а потом я провожу вас до коттеджа.

С этими словами я распахиваю двери Стоунхейвена и впускаю гостей в дом.

* * *

Я сразу понимаю, что они потрясены Стоунхейвеном. Они останавливаются и замирают, переступив порог, и смотрят на потолок высотой в двадцать футов, где с помощью трафарета вручную нарисован старинный фамильный герб, о котором неустанно напоминала гостям бабушка Катрин. Парадная лестница разворачивает алую ковровую дорожку, словно бы показывая покрасневший от лихорадки язык. Звенят над головой стекляшки хрустальной люстры, а мои предки, Либлинги, холодно смотрят с масляных портретов, висящих на стенах холла. Майкл с тихим стуком опускает чемодан на украшенный инкрустацией паркет красного дерева, и я вздрагиваю при мысли о том, не останется ли отметина на драгоценной древесине.

– Ваш дом… – произносит Эшли, не скрывая охвативших ее чувств, и ведет по кругу рукой с вытянутым указательным пальцем. – Об этом вы в объявлении о сдаче жилья в аренду не упоминали. Ничего себе…

Я оборачиваюсь и слежу за ее взглядом, устремленным в сторону лестницы, и словно бы сама все вижу впервые.

– Что ж… Понимаете… Этот дом я рекламировать не хотела. Это могло бы привлечь не тех людей.

– О, конечно. В Интернете полным-полно разных психов и чудиков, – говорит Эшли, и ее губы трогает едва заметная улыбка.

– Я таких встречала немало, – говорю я, спохватываюсь и добавляю: – Надеюсь, вы не подумали, что я имею в виду вас.

– О, мы-то люди совсем другие, – говорит Майкл, нарочито вытирает руки о джинсы и раскачивается с носка на пятку.

Эшли легонько сжимает его руку выше локтя:

– Майкл, перестань. Не пугай Ванессу.

А я замечаю кое-что еще.

– Вы англичанин, – говорю я Майклу.

– Если точнее, ирландец, – отзывается он. – Но я уже давно в Штатах.

– О, я просто обожаю Ирландию. Всего год назад побывала в Дублине.

– Точно? Там? А не в Шотландии? Порой все так путаются…

– А откуда родом ваша семья?

Майкл смешно отмахивается:

– Из маленькой деревушки. Наверняка вы о ней даже не слышали.

Я веду гостей из парадного холла в большую гостиную. Взгляд Эшли без особого интереса скользит по вещам, мимо которых мы проходим. Она словно бы равнодушна к блеску того, что ее окружает, и все же я вижу настороженность в ее глазах. Мне интересно, каким ей кажется Стоунхейвен. Интересно и то, какого она происхождения. Возможно, скромного, если судить по ее грязным теннисным туфлям и флисовой куртке непонятного бренда. Впрочем, может быть, она из трастафарианцев[52], чей богемный внешний вид маскирует размеры бумажников? Она не глазеет по сторонам, а это говорит о том, что с деньгами у нее все в порядке, и для меня это большое облегчение. Какая она – этого я пока понять не могу, но всякий раз, когда мы с ней встречаемся взглядом, она мне улыбается, а это главное на самом деле.

Она бережно касается кончиками пальцев поверхности украшенного инкрустацией буфета. Про это старинное чудище бабушка всегда говорила, что это самая ценная вещь в доме.

– Сколько здесь антиквариата, – негромко произносит Эшли.

– Да, просто куча, верно? Дом просто достался мне по наследству. Порой у меня такое чувство, будто я живу в музее.

Я смеюсь. Мне хочется дать моим гостям понять, что мой дом – это всего-навсего огромный мыльный пузырь, что он их не съест и не раздавит.

Эшли резко оборачивается ко мне:

– Просто потрясающе! Как вам повезло, что вы живете среди таких красивых вещей! Какое счастье!

В ее голосе я слышу легкий упрек, но она продолжает улыбаться, поэтому я не понимаю, как реагировать на контраст между ее словами и выражением лица.

Ничто в этом доме мне не кажется красивым. Ценным – да, но большая часть предметов попросту уродлива. Порой я мечтаю о том, чтобы жить в минималистичной белой коробке с окнами от пола до потолка, где ниоткуда не нужно стирать пыль. Я пытаюсь изобразить необходимый энтузиазм.