Красивые вещи

Мать расхохоталась. Это был жуткий звук. Будто камешки катались по пустой шкатулке.

– Вашего отца здесь никогда нет, детка. Он сослал нас сюда – твоего брата и меня, – чтобы мы тут сгнили, в этом жутком доме, и больше не досаждали ему. Как в том романе… как он называется?.. Ах да, «Джейн Эйр». Мы – безумные родственники, которых он запер на чердаке. Он считает, что это у моей семьи дурные гены, но что хорошего можно сказать о его…

Я прервала мать:

– Он сейчас в Сан-Франциско?

– Думаю, он во Флориде, – равнодушно ответила мать. – А может быть, в Японии.

Внизу зазвучала песня в исполнении Снуп Догга[65]. Он пел, по обыкновению, гнусаво и заунывно.

– Маман, можно мне поговорить с Бенни?

– О, я не думаю, что это хорошая мысль.

– О чем ты?

– Бенни не в себе.

– Не в себе – в данный момент?

– Ну… – Пауза. – Начнем с того, что он у нас теперь веган. Говорит, что не желает есть ничего такого, у чего есть лицо. Иногда разговаривает с мясом на тарелке.

Я вспомнила письма брата.

«О боже, – подумала я, – там творится черт знает что».

– Я прилечу домой, о’кей?

– Нет, – мрачно сказала мать. – Оставайся там и не отвлекайся от занятий.

Мне так хотелось оказаться рядом, обнять ее и не отпускать до тех пор, пока ее голос не зазвучит, как прежде.

– Маман…

– Ванесса. Я не хочу, чтобы ты приезжала.

Ее голос был холодным как лед.

– Но, маман…

– Я люблю тебя, милая. А сейчас мне надо идти.

Она повесила трубку.

Я потом сидела в своей общежитской комнате, слыша бушующее вокруг веселье, и плакала. Меня отстранили. Мать никогда меня раньше не отталкивала, она всегда хотела, чтобы я была рядом. Как она могла так резко отказаться от меня? Как могла отнять у меня чувство дома?

Размышляя об этом впоследствии, я поняла, что задумала мать: она не хотела, чтобы я находилась рядом. По всей видимости, она тогда уже составила план действий. Как отчалит на нашем катере «Джудиберд» от причала и выведет его на самую середину озера на следующее утро, сразу после того, как Бенни уедет в школу. Как бросит якорь, а потом облачится в шелковый халат с огромными карманами и набьет эти карманы полудюжиной старинных книг по юриспруденции, взятых из нашей библиотеки. Как спрыгнет с катера в ледяную бурную воду и утонет.

Она не хотела, чтобы я присутствовала при всем этом. Даже в самом конце она все же хотела защитить меня.

Я должна была тогда понять это. Мне следовало осознать, что она задумала и что это значит. И вместо того, чем занялась я – а я позвонила отцу в офис в Сан-Франциско, и его помощник мне ответил, что он улетел по делам в Токио, а еще я отправила несколько эсэмэсок Бенни, но он мне не ответил, – мне следовало бы немедленно вылететь домой. В итоге я протянула время, а потом все же впала в панику и долетела на самолете до Рино[66]. К тому времени, когда я вышла из такси около Стоунхейвена, моя мать считалась пропавшей без вести почти сутки.

«Джудиберд» обнаружили посередине озера через несколько часов после того, как я приехала в Тахо-Сити. Халат моей матери обвился вокруг руля. Она не опустилась на дно, а захлебнулась всего в полуметре от поверхности. Чтобы спастись, ей хватило бы одного мощного гребка.

Ну что? Хоть теперь вам жалко меня? Да нет, я вовсе не выпрашиваю у вас сочувствия (ну ладно, может быть, выпрашиваю немножко. А разве любой откровенный рассказ – это не крик с просьбой о понимании?), но если ничто другое не делает меня человечнее, то думаю, рассказ о гибели матери должен сделать. В конце концов, все мы – дети своих матерей, какими бы святыми или злобными они ни были, и утрата их любви – это землетрясение, из-за которого фундамент вашей жизни рушится навсегда. Это непоправимая поломка.

И кроме того, случилась не просто смерть, произошло самоубийство. Да-да, конечно, это часть болезни, но все равно самоубийство матери оставляет вас с шепотом сомнений в себе, и эти сомнения никогда никуда не денутся. Самоубийство оставляет вас с вопросами, ответы на которые вас никогда не удовлетворят.

Может быть, мне не стоило жить? Что со мной было не так, если моей любви тебе не хватило? Почему я не нашла нужных слов, которые заставили бы тебя захотеть жить? Почему я не добралась до тебя раньше, почему не отговорила тебя? Лежала ли на мне хотя бы отчасти ответственность за то, что ты сделала?

Двенадцать лет прошло, а я все еще просыпаюсь посреди ночи в панике, и эти вопросы эхом звучат у меня в голове. Двенадцать лет прошло, а я до сих пор боюсь думать о том, что гибель матери – это в чем-то моя вина.