Красна Марья

— Отец Серафим, вы знали? Про Александра — наперед знали? Ведь вы могли спасти — отмолить его, я уверен! — В голосе Алексея послышались требовательность и отчаяние: — Ответьте, отец Серафим, почему?..

Священник с печальной лаской смотрел на него:

— Я понимаю глубину твоего горя, но то, что ты говоришь, это несколько… дерзко, Алеша. Пути Господни неисповедимы: у каждого свой путь. Что же касается меня, то ты, конечно, сильно переоцениваешь меня, грешного, — приписываешь то, чего нет. И это совершенно напрасно, ведь я такой же грешник, как и все. Да, да, — печально возразил он, заметив, как Алексей недоверчиво усмехнулся, — и более того: я гораздо хуже остальных. Ведь мне, как иерею, многое дано и многое открыто, а я… Все никак не исправлю сердца своего, никак не отрекусь от гордыни и не гряду с крестом вослед Господу, отметя все пришлое и наносное…

— Отец Серафим! А как же душа-то нашего Сашка? Вот что беспокоит! Я-то служу в Красной армии — сами знаете почему, мне пути назад нет, такова уж, видно, судьбина моя, а Сашок… Погиб, сражаясь за богоборческую власть, — это как?

— Ин суд человеческий, а ин суд Божий, — возразил отец Серафим, — и хотя мы не можем знать окончательного Божьего произволения — и не узнаем до Страшного Суда, а только ты учти, Алеша, что в очах Божиих это многое значит, когда кто душу за други своя положит… Не скорби чрезмерно, а уповай на милосердие Божие, доверься его Провидению. Творцу нашему в перспективе вечности все видно, Алеша: Он несомненно знает, как лучше для каждого из нас. А насчет того, что тебе пути назад нет… Выход всегда есть, главное — в себе самом разобраться. А если пока не находишь сил свернуть с гибельного пути и принять исповедничество, то, по крайней мере, удержись от кровопролития и помни, что главное — не поддаться на искус мести, не пустить ненависть в душу, которая, как ржа, твою же душу изнутри и выест потом. Кругом ненависть, низость, злоба и месть, а ты не имеешь права ожесточиться — вот это и есть самое трудное для христианина и требует многого мужества. Трудно, но возможно — это мы видим на примере крестных страданий Господа Иисуса Христа и сонмов мучеников, пошедших Ему вослед. Да, это — самое сложное, но и самое важное — при любых обстоятельствах и во все времена: устоять и ОСТАТЬСЯ ЧЕЛОВЕКОМ! Божьим человеком, Алеша…

Глава 11

В Энске, занимаемом первым морским полком и регулярными частями Красной армии, свирепствовала Чека. Ежедневно арестовывали десятки людей. Тюрьма была переполнена, хотя чекисты усердно трудились над ее опорожнением: искоренялись любые представители небосяцкого и неуголовного мира — даже не инакомыслящие, а только «возможно, несогласные», теоретически сколько-нибудь способные возглавить или поддержать сопротивление большевикам. Одновременно это было и невиданной по размаху акцией устрашения. Чекистов — борцов за большевистское понимание свободы и непосредственных проводников в жизнь красного террора — опасалась и сама комиссар.

В городе искореняли также белый клир и монашествующих, не щадя и церковных старост, активных членов приходских общин. Этих, как правило, выдавали коммунисты из местных.

Командованию первого морского полка поступило распоряжение с раннего утра заступить в оцепление — во время официального закрытия Свято-Троицкого собора, главного собора города, которое должно было сопровождаться расправой над клиром. Заранее прознав о готовящемся преступлении, прихожане еще с ночи собрались вокруг собора. Местные жители наблюдали за действиями властей с мрачной враждебностью. Одни причитали, другие встали на колени и молились, многие плакали.

Товарищ Беринг пребывал в раздражении: еще с утра он решительно заявил комиссару, что он — специалист по военным вопросам, а не по расправе над верующими. Комиссару пришлось очень постараться, чтобы хоть немного утихомирить его праведный гнев. Матросы были растеряны и предпочитали избегать возмущенных взоров прихожан. Алексей стоял злой и бледный, кусая губы. Атмосферу накалило появление Капитолины, скорбно пенявшей «братишкам». Тем не менее революционные матросы выполняли приказ и не подпускали верующих к храму. Но когда подошел высокий представительный настоятель, они помялись и нерешительно пропустили его: по внушительности священник не уступал даже епископу. Мария Сергеевна промолчала, якобы ничего не заметив. Протоиерей быстро сообразил, кто здесь главный, и прямиком направился к женщине в кожанке:

— Я решительно протестую! Это неслыханное беззаконие — на каком основании не допускаются прихожане в храм? Сегодня воскресный день. Вы слышите меня?!

Комиссар пристально посмотрела ему в глаза и тихо, но внятно произнесла:

— Послушайте! Вы ничего не измените. Советую вам как можно скорее покинуть территорию собора и, более того, покинуть город со всей семьей. Так вы, по крайней мере, избежите ненужных жертв.

— Советуйте в ваших Советах! — раздраженно оборвал ее священник. — А здесь распоряжаюсь я! Немедленно снимите оцепление и пропустите людей на службу!