Красная дюжина. Крах СССР: они были против

— Но если так любовно оберегали штаб-квартиру Ельцина, почему не побеспокоились о Кремле?

— С чего вы взяли, что не позаботились? И в Кремле стояли танки. Другое дело, что там никто не призывал ложиться под гусеницы. Мы ведь армию в город вводили не для запугивания или устрашения. Это была элементарная перестраховка: черт его знает; что может случиться в экстремальной обстановке. Понимаете, порой бывает достаточно искры, чтобы все взлетело на воздух. Хотя сегодня, конечно, я понимаю, что ввод войск в Москву был нашей ошибкой. Но это только дурак думкою богатеет: что толку мучиться, если все равно уже ничего не изменишь?

— И тем не менее 20 августа по городу ходили упорные разговоры о готовящемся штурме Белого дома. Если слухи не соответствовали действительности, почему вы сразу же публично не заявили об этом?

— Представьте себе ситуацию, когда перед Белым домом беснуется многотысячная толпа и надо сделать все, чтобы процесс не вышел из-под контроля. Там, на баррикадах, ведь находились разные люди — и искренне верившие, что грядет фашизм и надо спасать страну, и биржевики, и брокеры, прибежавшие защищать свои миллионы. Но все же большинство составляли зеваки. Они первыми и пострадали бы при любом эксцессе. Призывы тогда на площади звучали самые резкие, вплоть до физического уничтожения хунты, как нас хлестко величали. Мы объявили в Москве комендантский час, но где гарантия, что не произошло бы непоправимое, кровь человеческая не пролилась бы? Ведь определенным силам нужна же была-кровь, причем не случайная кровь тех парнишек, которые пали жертвами политических интриг, а настоящее кровопролитие. В наши планы подобное не входило, поэтому Крючков, Язов и Пуго получили от ГКЧП категорический приказ обеспечить в городе спокойствие и порядок. Я сам трое суток практически только этим и занимался да еще тем, что пытался пробить через Совмин указ о снижении цен на отдельные виды товаров.

Когда тем не менее поползли разговоры о вероятном штурме, я на заседании ГКЧП вечером 20 августа предложил выступить по телевидению и успокоить население. Однако товарищи меня не поддержали, возразив, что нечего из-за каждого слуха бегать оправдываться.

— Но ведь позже, ночью 20-го, у Крючкова все же собирались некоторые члены комитета, и тема штурма опять возникала.

— Да, но я об этом ничего не знал. Хотя в любом случае в КГБ тогда никакого решения о взятии Белого дома так и не было принято. Я Крючкову прямо сказал: «Владимир Александрович, пойми мой характер: если хоть один человек погибнет, я жить не смогу». Разыскал я в ту ночь и Лукьянова, попросил его тоже позвонить Крючкову и Язову о благоразумии напомнить.

В час ночи 21-го впервые за трое суток я позволил себе на минутку прилечь, как звонок: на Калининском проспекте стрельба! Утром 21-го мы начали вывод войск из Москвы.

«КОЕ-КОМУ ПОРТРЕТ Я ВСЕ-ТАКИ ПОПОРЧУ»

— А что за история произошла с повторным полетом гекачепистов в Форос? Господин Степанков в своей книжке изображает все как бег наперегонки ради замаливания грехов перед Михаилом Сергеевичем.

— Домыслы писателя Степанкова оставлю на его совести. Что же касается самого факта полета, то, действительно, план этой поездки со мной не согласовывался. Единственное мое ЦУ товарищам было такое: привезите в Москву президента.

— Но ведь вы могли и по телефону поговорить с Михаилом Сергеевичем, потребовать восстановить связь.

— На тот момент я продолжал работать в связке с другими. Те, кто летел в Форос, не знали, что их ожидает: возможно, даже смерть. Разве я позволил бы себе за их спиной вступить в переговоры с президентом, разве это было бы этично? Подобное ниже моего достоинства. Лишь когда я узнал, что Горбачев отказался принять прилетевших к нему гэкачепистов, что их все равно ждет арест, только тогда я подписал указ, объявивший все решения ГКЧП незаконными. Было это 21 августа во второй половине дня.

— После вы сидели и ждали ареста?

— Я понимал, что это неизбежно. Не поверите, в ночь на 22 августа я впервые за много суток нормально отдохнул. Все разговоры о том, что меня брали пьяным, что я в штанину попасть ногой не мог, — чушь! Меня ведь лично Степанков арестовывал, поэтому я потребовал, чтобы он весь этот бред опроверг. С видимой неохотой господин генпрокурор вынужден был это сделать.