— Это мы к ним неблагосклонно отнеслись. Надо еще разобраться, что это за конгресс и кто им дал право называться патриотическими силами. Мы хотели сорвать конгресс и добились этого. Мы разоблачили Аксючица, который в свое время был секретарем парторганизации и исключал людей из КПСС, мы вывели на чистую воду этого двурушника, состоящего на службе у западного, возможно, капитала. Оговариваюсь: возможно, ибо его совместные предприятия имеют корни в Панаме, а оттуда ниточки тянутся к Муну. О, мы многое можем наковырять о каждом! У нас достаточно правых сил во всех странах мира, чтобы узнать, как ведут себя так называемые народные избранники за рубежом.
— Какая разница, стоят себе и стоят.
— Откуда я знаю? У них спрашивайте.
— Наверное, так. Попробуйте мне доказать обратное.
— Ни разу не виделись. Но после jroro, как журнал «Столица» опубликовал фотоколлаж (голова Говорухина с моим телом) мне захотелось встретиться со Станиславом Сергеевичем. Нас журналисты искусственно соединили, но они не подумали, что от такого союза получат такой удар в ухо, что до конца жизни будут клеить вместо головы задницу, но уже свою. Мы им поможем.
— Это как получится: Найдутся силы, которые объяснят, какой предмет куда надо ставить.
— На фронте нужны по-боевому настроенные люди. Мы все — боевики. Многое зависит от степени наглости тех, кто попрет на нас. Мы готовы защищаться.
— В армии всегда существовал принцип: отнимать оружие у противника.
— Каким апрелем? Может, с маем или июнем? Ах, литературным? Нас там не было. Осташвили никогда не имел отношения к «Памяти». Он самозванец. Позже я понял, откуда он появился — из МГК КПСС. Типичный провокатор, один из примазавшихся.
— Этот вопрос мне всегда задавали в органах — адреса, явки, пароли.
— Если скажу: сто миллионов, вы не поверите.
— Давайте придумаем число, которое и вас устроило бы, чтобы не пугать могуществом «Памяти», и нас, чтобы не стыдиться. Истинную цифру все равно не скажу.
— Мы живем за колючей проволокой в оккупированной зоне, и я не собираюсь раздеваться перед захватчиками, которые нарисуют на моей спине магендоид и будут в него стрелять…
— Магендоид! Звезда Давида израильская. Не хочу я поэтому раздеваться, раскрываться. Не испытываю я эйфории от всей этой демократии и псевдосвободы. Ложь все! Бантики на колючей проволоке! Лагерная администрация осталась та же и задача прежняя — уничтожить русский народ. Я готов доказать это в суде в присутствии экспертов, докторов наук, профессоров. Тогда мы объявим Нюрнбергский процесс, а не тот фарс, который разыгрывается в Конституционном суде. Мы прищемим хвост мерзости, что пришла нас поработить. Нами уже подготовлена такая волна, что, даже если первые цепи падут, десять встанут. Десять падут — сто встанут! Будет стерт всякий, кто окажется на нашем пути. Мы бьемся за свою Родину и победим.
Я ведь не еду в Израиль учить евреев жить, так и нас не учите. Я не позволю никому здесь командовать. Я дворянин и никого над собой не потерплю! Если суждено умереть во имя победы, я умру.
— Доживу, милый мой, доживу. А если нет — дело продолжат дети и внуки. Они отомстят за меня. Не приведи господь разбудить гнев моих внуков. Если мои ученики поднимутся, тогда берегитесь. Я воспитал стольких, что вам и не приснится. Поэтому дело сегодня уже не во мне. Зерна посеяны.
— Даже медуза, аморфная и слизистая, попадая на берег, проявляет пафос, она дергает своими мышцами. А я не медуза.