Красная дуга

Семен снял самоподгонную куртку и просто отпустил ее. Эмы-домоседы мгновенно подхватили, расправили, отлетели к шкафу и аккуратно повесили ее на плечики. Затем встал в два светящихся пустых следа на полу соксами «голова крокодила» с толстой подошвой. Соксы по очереди сползли со ступней через пятку, приятно поглаживая кожу ступни, аккуратно легли на тоже место, где только что находились ступни Семена. Головы покосились одна на другую, звякнули шпорами, открыли пасти и замерли, слабо мерцая зеленоватым.

— Вот зачем на этих эпиботах хвостшпоры? Что за нелепая мода, — раздраженно подумал Семен.

Семен лег на диван, поверхность подхватила тело, мягко удерживая каждую его точку, создавая ощущение невесомости, будто нет никакой опоры и тело висит в пространстве. Семен вызвал Эмулянта, отразив мысленным взором образ молоденькой девушки. Вчера он вызвал благообразного старика, для мудрой беседы.

— Что желает Семен Альдегертович? — спросила девушка, слегка склонив голову. Волосы ее были тонкими, почти прозрачными, неотличимыми от дымки водопада за спиной. Она сидела вполоборота, что только сильнее подчеркивало ее идеальную фигуру.

— Мора, тоскливо мне! — пробубнил Семен, срывающимся голосом. — Кто я?

— Я — это ты. Ты — это я. — ответила Мора мягким, приятным голосом.

— Ты каждый раз другая.

— Это тоже мы.

— Почему ты Мора?

— В мире, откуда мы у каждого есть истинное имя. Мора — имя не истинное. Истинное имя нельзя произносить. Мора для удобства.

— Кто я истинный?

— Ты истинный — все лучшее, что есть в нас.

— Почему Мора?

— В баснословно далекие времена, был город с похожим названием. Там мы впервые появились.

— Кто мы?

— Эмы. Мы посредники.

— Можно увидеть город?

— Можно. Через водопад.

— Покажи.

— Не могу. Зеркало мутное.

— Откуда знаешь про город?

— Мы помним. Мы храним воспоминание обо всем, что происходило.

Семен Альдегертович лежал, не чувствуя тела, и глаза его увлажнились.

— Ну, зачем мне это, — думал Семен. — От этого можно с ума сойти. Я хочу быть уникальным, единственным.

— Откуда вы взялись?! — нервно дыша, спросил Семен.

— Ты не поверишь. Из головы сумасшедшего. Так гласит легенда.

— Как его звали?

— Не могу сказать. Мы храним воспоминание. Но помним отрывками.

Сны Сумина.

Талант нереализованный — игольное ушко. Талант реализованный — степь широкая. Степь раздольная. Монотонная. Однозвучная. Только у самого игольного ушка вековая дремучая чаща, первозданный дикий мир. Может, не стоит удаляться от ушка, любопытства ли ради, удобства или фанфар. Прилечь, слушать стоны вековых кряжей — не мышиный писк степи. Степи, талантом порожденной. Степи, уничтожившей чащу. Талант, который себя самим собой кормит. Талант талант снедает.

Семен проглотил шарик кислорода. Шарик нужно было закинуть в рот, сделать глубокий выдох, плотно сжать губы, раскусить, сделать вдох. Давление в шарике было чуть выше атмосферного, чтобы плотнее заполнить ротовую полость, помочь вдохнуть. После шарика, пациент засыпал. Шарик действовал как снотворное.

Семен очутился в вязком, студенистом “воздухе”. По нему можно было шагать вверх. Медленно поднимая ногу, затем, пытаясь резко опустить, можно было получить под ногой ступень. Воздух сгущался, пружинил. Если в воздух сунуть кулаком, оставалось темно-серое пятно, как от синяка. Дышалось свободно и даже легко. В легкие воздух поступал без сопротивления. Слова в этом воздухе можно было видеть, как вибрации, колыхания. Вибрации не смешивались, не пересекались. Плавали свободно, отталкиваясь одно от другого. Если поглотить вибрацию, можно было получить галюциногенный шок. Слово нельзя поглощать в сыром виде, слово нужно готовить, чтобы не было разговения мозга. Разговение мозга похоже на опьянение. Делать паштеты из этих мозгов. Чтобы приготовить слово, его нужно высушить, поместив в ящик, положить на самую дальнюю полку, чтобы не осталось привнесенного, только чистое слово. Когда слово подсохнет, станет холодным. Станет таким холодным, что будет обжигать руку при прикосновении. Слово надо приложить к словоприемнику. Ко лбу надо приложить. На лбу слово пропитается теплом уже родным, собственным. Пропитается и впитается непосредственно в мозг.

И тут Семен увидел.

— Тут две ошибки, — слегка удивившись, подумал Семен.