Меня завкафедрой проглядела. А может, специально не заметила? И не больно-то нужно. Здесь мы с Иванкой были солидарны: с иронией, например, относились к желанию Инессы Петровны проникнуть в душу каждого из нас, к некоторым её инициативам, типа создания общества «Зеленая лампа».
Кстати, суть сего начинания заключалась в том, что Инесса Петровна приходила в общежитие, в одной из комнат по этому случаю накрывали чайный стол, затем за столом начинались задушевные беседы. Вернее, говорила одна Инесса Петровна, мы внимали. Вскоре та лампа сама по себе погасла. Мы с Иванкой старались всячески с тех посиделок увильнуть.
Если честно признаться, обиженная отношением Инессы Петровны, большая часть группы закрылась. И у каждого из нас вне поля зрения завкафедрой шла своя интересная и тайная жизнь. Например, мы с Иванкой были заядлыми театралками, много читали и обсуждали вместе прочитанные книги, ходили на модные выставки, встречи с известными писателями, поэтами в ЦДЛ, на различные творческие вечера. И эта наша интересная жизнь столичных интеллектуалок была для Инессы Петровны закрыта.
И не только для неё. Для Макарской тоже. Несмотря на то, что мы с ней, став второкурсницами, теперь живём вместе в комнате. А ведь Иванка и Макарская жили в одной комнате в прошлом году, когда мы учились на первом курсе. Подругами они не стали, дотянули до конца учебного года, разбежались по разным комнатам. Иначе и быть не могло: скромная интеллигентная Иванка и самоуверенная, идущая по жизни как танк Ксения.
Да-да. Не все благополучно в нашем Датском королевстве! Но, как известно, где люди, там всегда сложно. Но моя позиция непоколебима: идеализированную, а значит, ложную картину нашей жизни в элитарном учебном заведении я здесь не изображаю. Правда, правда, и только правда! Какой бы она ни была. Мантра автора: в основе повести – только реальные события. Допускается разве что небольшая толика художественного вымысла, в которой есть острая необходимость, чтобы работать в рамках избранного жанра.
– А как все случилось-то? – воззрилась я на Макарскую, вернее, на ее зад, который торчал из-за дверцы шкафа.
Ксения продолжала копошиться в платяном шкафу, она что-то искала, долго не могла найти и теперь только кряхтела от напрасных усилий.
Наконец она вынырнула из шкафа, выхватив из вороха вещей какую-то кофту и, повернув ко мне красное напряженное лицо, ответила:
– Об этом никто ничего не знает. Информация засекречена.
– А как же на партсобрании обсуждать, если мы ничего не знаем? – удивленно пожала я плечами.
– А нам и знать не нужно, – уверенно заявила Макарская. – Нужно только вынести общее решение, что Дорофееву осуждаем как человека, который вел себя недостойно звания коммуниста, и проголосовать за её исключение из института. Таким, как она, не место среди слушателей Партийного молодёжного вуза, – с нарочитой патетикой в голосе воскликнула она и затем с едва сдерживаемым смехом взглянула на меня.
Я невольно засмеялась: очень уж не вязалась патетика в голосе Ксении с иронично-саркастическим выражением её лица.
Макарская тем временем сноровисто расправила кофту перед моим носом: ага, очередной эксклюзивчик самопала из гардероба девушки из провинции. Рюшей и воланов – море, в два ряда под горлышком и над грудью, от рукава до рукава, и сами-то рукава – фонариком. «Шедевр» местного портняжного искусства!
– Хочешь, я тебе эту кофту подарю? – Макарская, окинув взглядом свою кофту, вопросительно посмотрела на меня.
Я энергично замотала головой.
– Нет, нет и нет! – поспешила я откреститься от щедрого подарка.
– Почему? – искренне удивилась Ксения.
– Макарская, это же не кофта, а просто недоразумение какое-то. Разве может это носить современная девушка? Рюши, воланы, старушечий материал в мелкий цветочек… – была безжалостно разоблачительна я. И закончила со всей пролетарской прямотой: – Нет. Этот гардеробчик разве что тётушки сорока лет, но никак не двадцатипятилетней студентки столичного вуза.
– Ты уверена? – Макарская имела сейчас несколько обескураженный вид.
– На все «сто»! – без тени сомнения заявила я. Помолчав, добила Макарскую окончательно: – Ксюш, честно сказать, мне кажется, почти все твои юбки, платья и кофты нужно отправить на свалку: немодно, уныло и «самопал». Разве что отдельные экземпляры неплохие: например, тонкое серое трикотажное платье с рукавом три четверти. Ничего не скажешь – просто, элегантно и со вкусом.
– Это платье мне отец из Англии привез в прошлом году. Ездил в составе делегации в командировку в Лондон, – была откровенна Макарская. Она тут же высказала мысль, которая ей, видимо, не давала покоя. – Неужели всё так плохо?
– Это еще мягко сказано, – продолжала я непоколебимо гнуть свою линию.
– Юбка – трапеция … плохая?! А платье? Кофта – позапрошлый век, говоришь? – Макарская одну за другой вытаскивала из шкафа свои наряды сплошь с рюшами и воланами и стоически выслушивала мои жестокие, но объективные оценки.