Красная Эстония. Свобода – наша реликвия

Поэтому нет ничего удивительного, что утром тяжело просыпался. После оклика хозяина или хозяйки, после тряски за плечо хотелось еще полежать и вытянуть гудевшие ноги. Когда вставал, начиналось новое мученье – голод. Рано утром есть не давали. Всю дневную норму брали с собой в торбе. В ней обычно лежал ломоть черного черствого хлеба, несколько сушеных салак, вареные картофелины и бутылка простокваши. Позднее пастушата решили выкладывать всю провизию в общий «котел». Содержимое моей торбы высмеяли и не приняли – оно было самым скудным.

Поблизости от хозяйского хутора находился хутор Притсу. Там пас скот хозяйский сын Михкель. Мы с ним подружились. Однажды утром, когда я со своим стадом поравнялся с хутором, Михкель еще стоял со своей матерью и на пастбище не ушел. Скот бродил по двору. Я поздоровался. Хозяйка Притсу подозвала меня.

– Давай-ка, Карла, твою торбу, положу вам с Михкелем вместе. Зачем вам два мешка таскать?

С тех пор нашу совместную торбу пастушата стали принимать на общий «стол».

Видимо, Михкель рассказал матери о моей отвергнутой провизии, и она стала давать нам пищу на двоих. Содержимое же моей торбы она вываливала свинье в корыто. Забегая вперед, скажу, что встретившись через 30 с лишним лет с Михкелем, мне доставило большое удовольствие вспомнить прошлое, от души отблагодарить его и его покойную мать за доброе сердце и подарить ему свою книгу.

Время летело быстро. Наступила осень.

За день до начала занятий в школе хозяин разбудил меня чуть свет. Сказал, что едет в волостную управу и заодно подвезет меня. Доехав до места, где начиналась дорога на хутор Вийдасе, хозяин остановил лошадь, сгрузил на обочину полмешка муки.

– Возьми, вот деньги тоже.

Сам поспешно влез на телегу и поехал дальше.

Слезы заволокли глаза от обиды. Сел я на мешок и, предавшись грустным мыслям, задремал. Проснувшись, увидел перед собой отца. Наверное, ему сообщили обо мне прохожие.

Я снова принялся реветь.

– Не плачь, – успокаивал отец. – В жизни еще много повидаешь горя и нищеты. Ежели каждый раз плакать, слез не хватит. Слезы, сынок, не помогут. Подрастешь – поймешь…

Эти слова я запомнил навсегда.

Хозяин обманул меня еще и в том, что не сделал обещанную обувь. В школу иди хоть босиком! Отцу ничего другого не оставалось, как взять у брата, конюха Адо, кусок кожи в долг и за одну ночь смастерить мне лапти.

Еще трижды в Юрьев день я уходил из дому зарабатывать нелегкий хлеб пастушонка: один раз к прежнему хозяину в Ванакубья, затем дважды к леснику в Мадиссааре. Работать там заставляли не так много и жизнь казалась чуть легче.

Учеба пополам с побоями

Название нашей школы звучало так: двуклассная пятилетняя министерская школа. Классных комнат имелось только две: в одной занимались дети первого и второго года обучения, в другой – остальные. Кроме классов в одном конце дома находились жилые комнаты учителя и спальня девочек, а в другом конце – спальня мальчиков, столовая и квартира заведующего Раедорфа.

Школа от моего дома отстояла в полтора верстах. Зимой приходилось с трудом пробираться через сугробы, да еще в темное время. Чтобы дети не заблудились, сторож волостной управы (исполнявший одновременно обязанности школьного служителя) ставил на окно в школе зажженную лампу, на свет которой как на маяк мы и брели, увязая в снегу, прямо через мызные поля.

Порядок в школе существовал суровый. За малейшую шалость били линейкой или таскали за волосы, да так, что слезы брызгали из глаз. Законом подобные меры наказания, конечно, не допускались, однако, чтобы воспитать в нас уважение к существовавшему строю и послушание, их все же применяли.

Для чего ученикам нужны волосы, пальцы и уши, – об этом нам не раз давали понять господа школьные наставники Раедорф и Массо. И хотя первый из них был учителем «закона божьего», это не мешало ему бить железным прутом по моей ладони до тех пор, пока та не вздувалась.

Однажды в пургу я остался ночевать в школе и вместе с интернатскими детьми стал готовить уроки. Случайно моя ручка упала и закатилась под переднюю парту. Я полез за ней, ненароком толкнув сидевшую на парте девочку. Та подняла визг. В этот момент дверь распахнулась. Учитель Кийндок влетел в класс, подошел к визжавшей и рявкнул:

– Чего орешь и мешаешь другим заниматься?

Теперь зафыркали остальные. Конечно, учитель понял, что главный виновник где-то в ином месте. Заглянул под парту. И, не спросив, зачем я туда залез, схватил меня за ухо и начал вытаскивать. Я старался приподняться на цыпочки, но все равно губы кривились от боли. Так Кийндок дотащил меня до двери и вытолкнул в коридор, где я должен был стоять до тех пор, пока не придет время ложиться спать.