Красная карма

На лице Поля лежала тень – как мантилья из черного кружева. Он уже носил по себе траур. Но его глаза по-прежнему блестели сквозь пелену, как две монеты на веках мертвеца. Новое воспоминание, обычай Древней Греции: на глаза усопшего клали по оболу, чтобы он заплатил перевозчику.

– Хитрость в том, – снова заговорил Поль, – что этого всегда недостаточно.

– Не понимаю.

– Тебе дают ответ – хорошо, но в этом ответе кроется новый вопрос… И пока ты не додумаешься до следующего ответа, у тебя ломка. Пока у тебя ломка, тебе нужна Ронда… Они…

Сильный кашель не дал ему договорить. Бедное тело сотрясалось от жесточайшего приступа. Наконец он подобрал с пола кусок газеты и сплюнул на него мокроту.

Николь невольно отшатнулась. Ей показалось, что микробы прилипли к ее лицу – как песок, как сажа…

– Ты знал Мать?

Засмеявшись, он закашлялся и снова сплюнул.

– Так ты не в курсе… Мать умерла в конце сороковых годов… Это от нее пошел весь этот бардак…

– Какой бардак?

– Я же только что сказал. Чем дольше остаешься, тем меньше понимаешь. Чем меньше понимаешь, тем больше хочешь остаться… Но я нашел другое решение.

Николь уже поняла, но все же спросила:

– Какое?

Поль с трудом изобразил, как он делает укол в правую руку. Она заметила нарывы у него на сгибе локтя. Узелки, лунки, зеленоватые пузырьки. Еще она заметила, что он закрыл глаза, – она могла потерять его в любую минуту. Нужно было действовать быстро.

Она выпалила единым духом:

– Если я скажу, что Ронда интересуется одним французом двадцати двух лет, который живет в Париже и учится в Нантерском университете. Который не имеет никакого отношения к Индии. И ничем не отличается от других…

Поль лежал не шевелясь. Воздух сам выходил у него через приоткрытые губы – так факир вынимает изо рта проволоку, унизанную бритвенными лезвиями.

– Что бы ты об этом подумал?

Поль молчал. Он слегка закивал подбородком, словно отстукивая ритм хорошо знакомой песни, которую мог бы, к примеру, просвистеть.

– Что бы ты подумал? – настаивала Николь.

Он еще помолчал и наконец выдал:

– Я бы подумал: реинкарнация.

– Что?

– Ре-ин-кар-на-ция.

Николь склонилась над ним, и ее обдало зловонием. В глубине его горла уже шел процесс гниения. Жизнь деградировала в этой грудной клетке, в этом тщедушном теле.

– Объясни!

– Я говорил, что они много чего украли у других религий. Реинкарнация, карма, переселение душ – все это часть их огромного базара. Они в это верят твердо и безоговорочно. Большинство наставников Ронды считают себя реинкарнацией святых, махатм, пророков…

Николь выпрямилась, словно пропуская через себя эту безумную новость. Эрве… реинкарнация? А что дальше? Однако в глубине этой путаницы возникала определенная логика. Индусская, но логика.

– Как они могли выделить его среди других?

– У них есть знаки, подсказки.

– Какие?

– Спроси у своего парня. В нем должно быть что-то особенное…

«Сейчас нет времени думать об этом, позже, позже».

– Саламат Кришна Самадхи – тебе это имя что-нибудь говорит?

Поль издал сиплый звук – всего лишь на одну секунду, и Николь поняла, что он смеется.

– Кришна – это гвоздь в ботинке Ронды. Мессия, который показал им средний палец.

– Он был реинкарнацией какой-то великой личности?

– Конечно. Спустился прямо с неба, чтобы вести «детей» Матери.

Николь наклонилась еще ниже – так низко, что могла бы поцеловать его в губы. Несмотря на миазмы.

– Не похоже. У меня впечатление… – Она помедлила. – В общем, я думаю, что Ронда угрожает человеку, о котором я говорю. Если бы он был реинкарнацией, она поступила бы наоборот.

Николь по-прежнему держала его за руку – все еще ледяную, да, но такой она будет недолго. Изнутри поднимался жар, она чувствовала это; так на Крайнем Севере есть вулканы, которые выбрасывают лаву под паковый лед.

– Не обязательно, – ответил Поль. – Ронда – агрессивная секта, она повсюду видит соперников. Твой парень может быть для них опасен… Как реинкарнация врага или еще какая-нибудь хрень.

Она по-прежнему ничего не понимала. Какой-то запутанный балийский театр теней на полотне ее разума.

– Как долго ты оставался в ашраме Ронды?

– В Сусунии? Два года.

– Ты встречал там кого-нибудь особенно жестокого? Или просто чокнутого?

Новый смешок, новый плевок мокроты. На пол полетел скомканный кусок газеты.

– Они там все чокнутые.

– Но был кто-нибудь жестокий?

– Единственным жестоким человеком в секте была сама Мать. По рассказам, совершенно безжалостная.

– Ученики Ронды практиковали тантризм?

– Все в Бенгалии так или иначе связаны с тантризмом.

– Ты знаешь учителя йоги по имени Гупта?

Поль коротко усмехнулся:

– Половину города зовут Гупта. Другая половина – это учителя йоги.

– Я говорю об индусе, который живет в Париже…

– Париж, – мечтательно повторил он. – Полцарства за билетик в метро…

Поль засыпал. Слишком поздно: больше из него ничего не вытянуть.

Николь встала – она все так же держала его за руку:

– Спасибо, Поль. Я еще вернусь.

– Ну да. Встретимся в героиновом раю.

101

– Мой брат здесь!

Ровно в шесть вечера в комнате, как обычно, появилась Абха – свет и тень, вихрь и фейерверк, отныне заполнявшие дни Эрве.