Красная карма

Здесь поток его мыслей внезапно остановился. В саду, залитом белым электрическим светом, стоял человек. Длинный силуэт в черном, с опущенной головой, с лицом, скрытым тенью фуражки, надетой так, как носят ее матросы, отправляясь в самоволку.

Теперь гром грохотал у него в желудке.

Он знал этого человека.

Это был злодей из его детских кошмаров.

Похититель детей из колыбели.

Не успел Эрве моргнуть, как незваный гость исчез. Остался только белесый небосвод, огни Всевышнего и убеждение, засевшее у него в мозгу, как заноза в ладони: его детские страхи вернулись, облаченные в одежду реальности. Беда не приходит одна. И тогда он услышал звук, которого предпочел бы не слышать никогда. Между двумя ударами грома, как насмешка смерти между двумя ударами сердца, виллу Саламата Кришны Самадхи огласил страшный вопль.

105

Эрве бросился к двери. Заперта, конечно. Кто там говорил о бессилии? Вцепившись обеими руками в ручку двери, он изо всех сил пытался вырвать замок. По ту сторону раздавались крики и звуки ударов. Они доберутся до каждого. До Абхи, Кришны, обоих церберов, «подружек невесты»… А потом, естественно, наступит его черед.

В окно у него за спиной вторгался тяжелый запах джунглей. Проклятая дверь… Он по-прежнему как заведенный дергал ручку. Душные испарения внушали ему: «Брось». Терпеливо жди своей участи. Нет! Сейчас главное – напряжение. Напряжение мига, напряжение ночи, напряжение жары – на фоне кошмарной какофонии, в какую сливались вопли жертв и раскаты грома. Он должен найти способ.

Эрве провел рукой по лицу и сжал щеки, словно хотел выдавить из них идею. Но вместо мыслей в голове были только пульсация крови, только конвульсии, в которых билось в черепе беспомощное сознание.

А потом внезапно раздался тихий голос Абхи:

«Я хочу, чтобы у тебя был выбор».

Он бросился к подносу с едой, смахнул тарелки, разбил бокал, ощупал салфетку. Под ней лежал ключ. Но не тот, уже знакомый, от входной двери, а от ванной комнаты, в которой была дверь наружу: он с первого же дня пытался ее открыть всеми возможными предметами – ножом, вешалкой, иголкой.

Он бросился в ванную, как раз когда начали колотить в дверь. Это пришли за ним. Ключ легко вошел в скважину. Первый поворот, второй, и он физически – пальцами, кишками – почувствовал, как сдвигается давно никем не потревоженный запорный механизм.

Мгновение – и он снаружи.

Эрве бросился навстречу потопу, и ему показалось, что на него обрушился гидравлический отбойный молоток. Он бежал вперед, поскальзываясь на грязи, путаясь в траве. Вода заливала глаза и рот; он чувствовал себя пассажиром судна, терпящего крушение в шторм. Вокруг шумела листва, дребезжал бамбук, хлопали пальмы. Он пытался вызвать в памяти воспоминание о своем первом побеге, но ни на чем не мог сосредоточиться. Мозг был занят перевариванием ощущений от дождя, ветра, наступившей прохлады. Наконец он каким-то непостижимым образом очутился перед решетчатой оградой, среди переплетения лиан, веток и бурлящей листвы. Он взобрался на ограду, перевалился на другую сторону и упал, уткнувшись носом в землю. Струи дождя, поднимая фонтаны воды, рикошетили от земли, как будто сверху падали бомбы. Он шагнул на улицу – или это было болото? Не разобрать. Бросился на площадь, где продолжалась жизнь. Рикши переправлялись через лужи; брели, спотыкаясь под дождем, разносчики; семенили прохожие, укрывшись под зонтами; в лавках беспорядочно мигали голые лампочки.

Он мчался, как и в первый раз, в бесконечном лабиринте – возможно, даже по той же улочке. На пороге каждого дома стояли по щиколотку в воде безучастные индусы. Лиц было не различить, словно кто-то стер их чудовищной губкой.

Эрве казалось, что он бежит, но на самом деле он едва плелся, пошатываясь и поминутно падая. Промокшая одежда прилипла к телу, как вторая кожа. Куда идти? Только не в сторону набережных – не туда, где сжигали трупы и где садху кормились плотью мертвецов.

Он повернул налево, потом направо и вышел на широкую улицу, похожую на реку, пробиваемую миллиардами булавочных уколов; течение сжимало его икры и замедляло бег. Ему казалось, что его кровь превратилась в воду. Витрины, фасады, ворота – надо было, чтобы всего этого вместилось как можно больше между ним и кошмаром, между его собственной жизнью и смертью других.

Переполненные водостоки бурлили, с крыш низвергались потоки воды, грунт пенился и булькал. Он выберется, он выберется…

– Эрве!

Услышав свое имя, он остановился. Невозможно. Он бредит. Этих звуков больше не существует – ни в эту минуту, ни в этом городе, ни в этом ужасе.

– Эрве!

Он повернул голову, и капли с мокрых волос залили ему глаза. Под мокрым брезентовым навесом, прижавшись друг к другу, стояли Жан-Луи и Николь.

Жан-Луи первым бросился вперед, раскинув объятия. Эрве не подался ему навстречу. Он просто осел, рухнул на руки старшего брата, который был здесь, во плоти, сильный и надежный, явившийся в столицу Бенгалии, чтобы спасти его.

Эрве сказал сам себе – и его слова завибрировали в мозгу, как металлический звук тибетской поющей чаши Николь: «Я спасен, я спасен…»