Красная карма

Николь никогда не бывала там, да и вообще близко не подходила к Пятнадцатому округу Парижа. Она катила по набережным Сены, раздумывая о том, вернулись ли рабочие в цеха в этот понедельник, 27 мая. По радио объявили, что Помпиду и профсоюзы пришли к согласию. Минимальную зарплату подняли до трех франков в час, общую – на семь процентов, рабочая неделя сократилась до сорока часов, а профсоюзы получили право свободно действовать на предприятиях… Интересно, достаточно ли этого, чтобы пролетарии приступили к работе? Непонятно! Николь сошла с велосипеда и припрятала его в укромном месте, метрах в двухстах от заводов, – чтобы не украли.

Честно говоря (хотя Николь не призналась бы в этом даже под пыткой), она боялась арабов – тех, кого ее отец называл bicots – козлами. Это был совершенно необъяснимый страх, почти панический, родившийся еще в детстве, в те времена, когда мать рассказывала ей, что все арабы – сатиры, развратники с темными лицами, которые тискают девочек во время сеансов в кинотеатрах.

Поразмыслив, Николь решила надеть комплект из светлой джинсы – рубашку и брюки – и подпоясаться ниже талии широким ремнем. Плюс шейный платочек, вот и весь наряд. Может, в нем она и не походила на работницу, но, по ее мнению, этот ансамбль напоминал ковбойский, то есть вполне годился для исследования нового, незнакомого мира.

Империя заводов «Ситроен» занимала площадь в пятьдесят с лишним тысяч квадратных метров. На набережной Сены стояло длинное белое административное здание, увенчанное двумя квадратными башнями и логотипом «CITROЁN». А позади него тянулись черные заводские корпуса, скошенные крыши которых, если смотреть на них сверху, вероятно, напоминали мехи гигантского аккордеона.

С первого взгляда было ясно, что никто и не собирается возвращаться к работе. Стены завода пестрели воинственными лозунгами: «Забастовка на 100 %», «Оккупация района», «Ситроен – объединимся!», «Заводы – рабочим!», «Мы за сокращение рабочего дня без сокращения зарплаты!»… Одни рабочие охраняли вход, другие играли в петанк, третьи жарили сосиски на костре (сосиски – в десять часов утра!).

Внезапно перед Николь вырос парень в каскетке, лихо надвинутой на один глаз.

– Тебе чего? – спросил он.

– Я приехала повидаться с другом.

– Это у тебя-то дружок на «Ситроене»?

– Он забастовщик. Работает вместе с вами.

– Здесь больше никто не работает.

– Ну вы понимаете, что я имею в виду.

– Ты что – студентка?

– Да. И мы, студенты, солидарны с вами.

Внезапно парень грубо схватил ее за руку.

– Ладно, так и быть, красотка, – сказал он, с ухмылкой разглядывая ее безупречно чистые пальчики. – Мы тут все друг другу приятели.

Он махнул своему напарнику, и тот со скрипом приоткрыл тяжелую створку.

Николь протиснулась внутрь и очутилась в гигантском то ли ангаре, то ли складском помещении… она ничего не понимала в промышленной терминологии. Здесь не было станков и машин: помещение представляло собой нечто вроде выставки последних моделей «ситроен-2CV». Сотни рабочих в обычной одежде бродили без дела, играли в белот, пили вино – словом, расслаблялись. Некоторые еще только вылезали из упаковочных картонных коробок, где ночевали.

Пересекая помещение, Николь представляла себе, что идет по широкому лугу, где в дождливый день играют дети. Только у этих детей был странный вид. Жирные, словно напомаженные, волосы, глаза в окружении глубоких морщин, кожаные куртки… Многие из них явно были иностранцами. «Портосы» – как их называли – носили висячие усы; «алжирцы» щеголяли в беретах и слишком просторных куртках. Сплошной карнавал жалких персонажей в поношенной одежде: вязаные пуловеры, криво завязанные галстуки, свитеры с высоким воротом. Да и разговоры вокруг нее велись на разных языках, так что она с трудом разбирала отдельные слова; в общем, полная неразбериха…

Эдакие люди второго сорта… «Эй, ты сама-то себя слышишь, милая моя? – подумала Николь. – Что это за буржуазная спесь?!»

Она долго героически шла вперед… Наткнулась на группу женщин, вернее сказать – девушек примерно ее возраста, на чьих лицах отражались все тяготы ежедневной работы и возвращения домой: без сил, в пригород, на поезде… Она и хотела бы им посочувствовать, но первое, что бросилось ей в глаза, – вопиющая вульгарность их облика.

Ну вот, опять эти буржуазные предрассудки!..

Потом Николь очутилась в следующем зале, где царили едкие запахи смазки и остывших станков… Здесь также расположились забастовщики; люди сидели без дела, балагурили…

И там-то наконец она его увидела.

Дени Массар, в спецовке кочегара и грубых башмаках, сидел на деревянном ящике. Чувствовалось, что он в восторге от своего маскарада.

Эта униформа свидетельствовала о мятеже, об отказе строить карьеру, стать чиновником высшего разряда на службе у системы. Такими вот были эти революционеры – бо́льшие роялисты, чем сам король, бо́льшие рабочие, чем настоящие рабочие.