Красная карма

Этот алтарь в глубине зала представлял собой керамический куб – Мерш приметил его еще накануне; сейчас он был черен как уголь. На нем восседал человек в знаменитой позе лотоса (это знал даже он, Мерш), уже наполовину охваченный этим адским огнем. Но он не двигался и сгорал молча, со стоическим, бесстрастным терпением.

Несмотря на пламя, несмотря на дым, несмотря на то, что они были незнакомы, Мерш мгновенно узнал этого человека – садху со стадиона Шарлети. Его косы тлели в огне, словно пушечные фитили; впалый ребристый торс был охвачен багровыми языками огня, которые проскальзывали между торчащими ребрами, как огненные лезвия, и чудилось, что все его тело постепенно исчезает в свирепой, жадной пасти этого адского пламени.

Но тут Мерш увидел справа от себя, между двумя пылавшими бассейнами, еще одного человека – Гупту, все в той же шали, – который недвижно стоял, бормоча себе под нос какую-то молитву…

Одним прыжком Мерш оказался рядом с пророком и схватил его за шиворот:

– Пожарный выход вон там, ну-ка, будьте любезны!..

65

Мерш вконец охрип, у него было сильно опалено лицо, глаза налились кровью. При каждом вдохе в ноздри и в горло попадали миазмы пожара – едкая вонь горелого линолеума, тлеющей грязи и человеческой плоти, превратившейся в барбекю…

Увиденная сцена – садху, сгорающий заживо, молящиеся индусы, ванны, охваченные огнем, – надолго запечатлеется в его памяти. Все это – контраст между яростью пламени и внешним бесстрастием садху, приносившего себя в жертву богам, стоны окружавших его индусов, стенной кафель, осыпáвшийся от адского жара, – потрясло его до глубины души. Эти жуткие образы, казалось, сдавливали горло, затуманивали мозг – и никак не отпускали.

Мерш доволок гуру до машины, посадил – а вернее, швырнул – на пассажирское место рядом с собой. Затем велел Эрве и Николь расположиться сзади, захлопнул все четыре дверцы и запер. Сидеть и не двигаться!..

Умело маневрируя, сигналя на каждом метре и размахивая полицейским удостоверением, он кое-как выбрался из этой огненной клоаки – аккурат в тот момент, когда туда подоспели пожарные. Улица Папийон. Улица Лафайет. Сквер Монтолона.

Ручной тормоз скрипел под его пальцами. Тени платанов плясали перед глазами.

Вот теперь начиналось самое серьезное…

– Тот тип, который горел, – он кто?

– Я не знаю.

Гупта утратил весь свой апломб. Его серебристая борода потускнела и напоминала цветом пепел. Тюрбан на голове съехал набок. Казалось, что все его тело вот-вот истает. Он уже не был ни величественным гуру, который мог усыпить вас легкими прикосновениями, ни велеречивым оратором, способным назидательно объяснять вам законы бытия. Сейчас это был до смерти напуганный индус, увидевший, как зашаталось – а может, уже и рухнуло – созданное им царство.

Идеальный момент, чтобы расколоть человека.

– Он жил у тебя?

– Да.

– И ты даже не знал, кто он такой?

– Садху нельзя отказывать в гостеприимстве.

– Как его зовут?

– У него нет имени.

– Как это «нет имени»? Разве он не летел сюда на самолете?

– Официальные имена не имеют никакого значения.

Малютка «дофина», эта жестяная консервная банка, вполне успешно поддерживала атмосферу допроса-прессинга.

– Зачем он явился в Париж?

– Не знаю.

– Ты что – издеваешься надо мной?

– Клянусь вам, это правда. У него была какая-то миссия, но какая именно, мне неведомо.

– А ты все-таки покопайся у себя в памяти!

– Я не знаю.

– Когда он прибыл в Париж?

– Около трех недель назад.

– Каким рейсом?

– Понятия не имею.

Голос Гупты тоже изменился. Он слишком перегрелся в огне и надышался дымом, чтобы сохранить свою торжественную интонацию, которая обычно так завораживала слушателей. Теперь его голос звучал хрипло, прерывисто, а слова, да еще и с появившимся восточным акцентом, застревали в горле и с трудом выходили наружу через трясущиеся губы.

– Значит, этот тип остановился у тебя. Когда именно?

– Примерно дней десять назад.

– И ты его принял, даже не задавая вопросов?

– Да.

– И не узнавал, что он будет делать в Париже?

– Нет.

– А тебя не смутило, что этот парень поселился у тебя, приходил и уходил, когда ему вздумается? Ведь он, судя по всему, причастен к двум убийствам!

Гупта уже немного успокоился и, похоже, начал возвращать себе прежний имидж мудреца.

– У нас в Индии люди не рассуждают, как вы здесь… Если даже мы не понимаем, что конкретно происходит, мы всегда понимаем другое, проникаем в природу непознаваемого. Мы…

Мерш грохнул кулаком по баранке:

– Заткнись!

Поскольку девчонка и его братец сидели тут же, сзади, Мерш не намеревался снова изображать грубияна, но – господи боже! – как же ему хотелось хорошенько врезать этому мерзкому индусу и заставить его сжевать собственную бороду!..

– Ты был в курсе насчет этих убийств?

– Да.

– Кто тебе о них сказал?

– Он.

– Как он был с ними связан?

– Я не знаю. Он хотел защитить обеих.

– Кого защитить? Этих девушек? Стало быть, он знал, что им грозит опасность?

– Я не знаю.

– А с убийцей он был знаком?

– Да.

– Он что-нибудь рассказывал тебе о нем?

– Говорил, что это очень опасный человек. И что он многое может…

– А точнее?