Красная Казанова

Выставив из буфета сверкающий огранкой хру­стальный графинчик и тарелку с малосольными, су­пруга подхватила какой-то флакон, и оставив мужа среди шипенья примусов и бульканья кастрюль, ис­чезла.

«Лидочка…», главный по общественному транс­порту попытался сообразить, что всё это значит и не сообразил. Налил стопку, морщась «поправился», за­хрустел огурцом.

* * *

Здесь уместно сообщить, что Прохору Филипповичу нравилась молоденькая свояченица. Нравился задорный Лидочкин профиль и крепкие ножки в коротеньких белых носочках и лёгких боти­ночках. Нравился её заразительный смех, но сейчас из гостиной доносились лишь приглушённые рыдания да несвязные обрывки фраз, и, хотя он снова отметил, странно прозвучавшее «…прямо в трамвае!», но, как и прежде, не придал этому значения. Товарищ ГПОТ резонно полагал, что подведомственная ему отрасль городского хозяйства, несмотря на свою безуслов­ную значимость, способна вызвать слёзы у хорошень­кой двадцатичетырёхлетней девушки, только если та опоздала на свидание. А на свидания Лидочка ездила к Володьке Кулькову - губастому, близорукому недо- тёпе-изобретателю, с которым она познакомилась, на­зад тому два года, на курсах при Наркомпросе. В пред­ставлении ответственного работника, инженер был человеком малопривлекательным, но у свояченицы на сей счёт имелось особое (как шутил главный по обще­ственному транспорту - революционное) мнение, и для себя с Кульковым она давно всё решила. Прохор Филиппович знал это от супруги, равно как и то, что бестолковый очкарик никак не отваживался открыть своё сердце. Вернее, неделю назад, до одури насидев­шись в тёмном кинозале на «Кукле с миллионами», и выйдя на свежий воздух с совершенно свекольны­ми лицами, молодые люди направились к лодочной станции. Посередине зацветшего пруда изобретатель понемногу собрался с духом и уже повёл было речь о том, что жизнь - долгое плаванье, в котором, чтобы не бояться бурь, необходим надёжный попутчик, но набе­жали тучи, хлестнул ливень… Потеряв впопыхах весло и кое-как причалив к берегу, влюблённые укрылись в беседке, куда вслед за ними набились чуть не все от­дыхавшие в парке.

* * *

Из гостиной потянуло валерианкой, опять по­слышалось жалобное «…в тра-трам-трамвааа…», перешедшее в невнятное хлюпанье, завершившееся долгим «И-и-иии…». ГПОТ вынул коробку «Пушек», закурил, подвинулся ближе к двери.

-     Говори ты толком! - пытала Мария Семёновна. - В каком?

-       В де-де-десяяятом… Народу полно-о-ооо, не отвернё-ё-ёшься… Я с курсов уво-олюсь…

«Да, перегружена десятка и линия важная. Туда бы ещё, хоть, пару вагонов. А очкарик-то… Ха! - фыр­кнул в усы Прохор Филиппович. - Верно, облапил дев­ку в толкучке. Подумаешь, делов-то… Уво-олюсь!»

Тут, почему-то, главный по общественному транс­порту вспомнил свою секретаршу - Полину Михай­ловну, женщину выдающихся достоинств, с несколько швейной фамилией - Зингер. Вспомнил, покачал го­ловой и, поплевав на папироску, отправился «на боко­вую». Через полчаса к нему присоединилась «полови­на».

-    Я Лидочке на диване постлала. Ох, Проша, пора девке замуж, - Марья Семёновна подождала, что от­ветит супруг, но ГПОТ молчал, и она зашептала сно­ва, торопливо, словно оправдываясь, - у ей, гляжу, уж страхи начались…

«Страхи! А замуж зачем собралась, коли боит­ся, что лапать станет. Вот дура!» - подумал Прохор Филиппович ласково, так ничего не сказав, отвернулся к стене и уснул, крепко, без снов.

Глава вторая

 Понедельник день суматошный. Одновременно приходится решать всё, что, начиная с четверга, от­кладывалось до будущей недели, плюс счета, звонки, курьеры, разная дребедень, или говоря иначе - про­блемы… Нет, Прохор Филиппович не любил поне­дельники. А то, что у него проблемы, главный по об­щественному транспорту понял, едва поравнявшись с проходной. Понял уже по тому, как насупившись, умолкли, возвращавшиеся с «ночной» ремонтники. Та же давящая тишина воцарилась и в бухгалтерии, куда Прохор Филиппович заглянул, неизвестно зачем. Во всяком случае, прежде он никогда этого не делал, хотя и считал финансовое звено любого хозяйства изначаль­но уязвимым, способным доставить цугундеру. Задав счетоводу, немолодой девушке с болезненным румян­цем, имени которой ГПОТ никак не мог запомнить, два-три пустых вопроса, он нехотя поднялся к себе. В приёмной Полина Михайловна что-то тихо говорила Селёдкину, перегнувшись к заму через старорежим­ное бюро. Её большие груди лежали на побитом, с за­сохшими пятнами чернил, сукне, а, согнутая в колене, ножка указывала каблуком узкой лодочки на люстру «Полинка - дрянь-баба…» - Прохор Филиппович каш­лянул, хмуро покосившись на обтянутый юбкой, зад секретарши и, не здороваясь, проследовал в кабинет.