Красная комната

– Ну, и как же нам быть в таком случае? – спросила разобиженная мать, которая стала понемногу успокаиваться, прослушав интересную лекцию.

– Понятное дело, не есть картошку!

– А что же тогда нам есть, если не картошку?

– Бифштекс будешь есть, старуха! Бифштекс с луком! Годится? Или шато-бриан! Знаешь, что это такое? Не знаешь? Я тут недавно прочитал в «Отечестве», как одна женщина поела спорынью и вместе с ребенком чуть не отправилась на тот свет!

– О чем ты это? – спросила женщина, насторожив уши.

– Какая ты любопытная! Чего тебе?

– Это правда насчет спорыньи? – спросил сапожник, сощурившись.

– Чистая правда! Она тебя наизнанку вывернет, и, между прочим, за это полагается суровое наказание, и правильно полагается.

– Правильно, говоришь? – спросил сапожник глухим голосом.

– Конечно, правильно! Того, кто распутничает, надо наказывать, а детей убивать нельзя.

– Детей! Все-таки здесь есть кое-какая разница, – покорно сказала разобиженная мать. – Но что это за вещество, о котором ты говорил?

– Ах ты, потаскушка! Только и думаешь о том, как бы нарожать детей, хотя ты вдова и у тебя уже пятеро! Берегись этого черта сапожника; он хоть и набожный, но с женщинами обходится круто.

– Значит, правда есть такая трава…

– Кто сказал, что это трава? Разве я говорил, что это трава? Никогда! Это зоологическое вещество. Понимаете, все вещества – а в природе существует около шестидесяти веществ, – так вот все вещества можно разделить на химические и зоологические; это вещество по-латыни называется cornutibus secalias и встречается за границей, например на Калабрийском полуострове.

– Оно, наверное, очень дорого стоит, мастер? – спросил сапожник.

– Дорого! – повторил столяр, подняв рубанок так, словно стрелял из карабина. – Оно стоит дьявольски дорого!

Фальк, который с большим интересом прислушивался к этому разговору, вздрогнул, услышав через открытое окно шум подъехавшего к дому экипажа и два женских голоса, показавшихся ему знакомыми:

– У этого дома очень подходящий вид.

– Подходящий? – возразила женщина постарше. – По-моему, у него ужасный вид.

– Я хочу сказать, что у него подходящий вид для наших целей. Кучер, вы не знаете, живут ли в этом доме бедняки?

– Точно не знаю, но готов поклясться, что здесь их хватает.

– Клясться грешно, так что обойдемся без клятв. Подождите нас, пожалуйста, а мы зайдем в дом и займемся делами.

– Послушай, Эжени, может быть, сначала поговорим с детьми? – спросила ревизорша Хуман у госпожи Фальк.

– Давай поговорим! Пойди сюда, мальчик, как тебя зовут?

– Альберт! – ответил маленький бледный мальчуган лет шести.

– Ты знаешь, кто такой Иисус, мальчик?

– Нет! – ответил мальчуган, улыбаясь, и засунул в рот палец.

– Это ужасно, – сказала госпожа Фальк, доставая записную книжку. – «Приход Святой Екатерины. Белые горы. Глубокий духовный мрак у малолетних». Можно сказать «мрак»? Так, а ты хотел бы узнать? – продолжала она свои расспросы.

– Нет!

– А хочешь получить монетку, мальчик?

– Да!

– Надо сказать спасибо! «В высшей степени непочтительны; однако мягкостью и убеждением можно заставить их вести себя лучше».

– Какой ужасный запах, пойдем, Эжени, – попросила госпожа Хуман.

Они поднялись по лестнице и без стука вошли в большую комнату.

Столяр взял рубанок и принялся строгать суковатую доску, так что обеим дамам приходилось кричать, чтобы их можно было услышать.

– Жаждет ли кто-нибудь из вас спасения и милости Господа? – прокричала госпожа Хуман, а госпожа Фальк опрыскивала в это время одеколоном из пульверизатора детей, которые стали громко плакать от жгучей боли в глазах.

– Вы предлагаете нам спасение? – спросил столяр, перестав строгать. – А где вы его достали? Быть может, у вас есть еще и благотворительность, а также унижение и высокомерие? А?

– Вы грубый человек и обречены на гибель, – ответила госпожа Хуман. Тем временем госпожа Фальк что-то записала в свою записную книжечку и сказала: «Неплохо».

– Послушаем, что он еще скажет! – заявила ревизорша.

– А то, что все это мы уже слышали! Не хотите ли поговорить со мной о религии? Я могу говорить о чем угодно! Вам известно, что в восемьсот двадцать девятом году состоялся Никейский собор[28] и выработанные им Шмакхалдинские тезисы стали воплощением Святого Духа?

– Нет, добрый человек, об этом нам ничего не известно.

– Вы называете меня добрым? Единый Бог добр, сказано в Священном Писании, и больше никто! Значит, вы ничего не знаете о Никейском соборе восемьсот двадцать девятого года? Как же вы тогда можете поучать других, если сами ничего не знаете? Ну, а если уж вы теперь собираетесь заняться благотворительностью, то принимайтесь скорее за дело, а я повернусь к вам спиной, ибо подлинная благотворительность совершается втайне. Однако испытывайте свою благотворительность на детях, они еще не умеют защищаться, а к нам не подходите! Лучше дайте нам работу и научитесь оплачивать наш труд, тогда вам не нужно будет столько бегать и суетиться!

– Можно это записать так, Эвелина? – спросила госпожа Фальк. – «Глубокое неверие, закоренелость…»

– Лучше – «ожесточение», дорогая Эжени!