Бэрлей занялся другим делом, а Лейстер погрузился в чтение поданных ему министром бумаг.
– Дело приняло такой оборот, которого я никак не ожидал! – сказал он наконец.
Бэрлей встал с кресла и, подойдя к нему, произнес:
– Это естественное следствие доверия, оказываемого преступникам, милорд! Теперь будет очень трудно отвратить дурные последствия происшедшего.
– Да, да, конечно! Но я отлично вижу, что вы полны участия ко мне и готовы оказать мне свою помощь…
– В этом вы, пожалуй, правы. Тем не менее я позволю себе сделать замечание, что в этом отношении я руководствуюсь желанием избавить ее величество королеву от лишнего и очень глубокого огорчения… Таким образом, если я и готов помочь вам, то только ради нее…
– Ах, я отлично понимаю это!.. Разумеется, я даже и не смею рассчитывать на такую снисходительность, потому что слишком провинился перед нею… Но, несмотря на все это, поверьте мне, милорд, что если кто обманут во всем этом деле, так только я один!
– Я только что сказал это самое, милорд.
– Так, значит, сэр Брай овладел документом и бежал! – произнес Лейстер. – О, это очень опасный человек. Для меня он опаснее даже лорда Сэррея!.. Быть может, он уже в Лондоне? Или только направляется сюда?
– Возможно, если он имеет основание предполагать, что особа, которой он специально интересуется, находится здесь.
– Так, так… Должно быть, это так, потому что и ее мать несколько дней тому назад явилась ко мне и потребовала у меня свидания с дочерью… Я разрешил…
Бэрлей улыбнулся, после чего произнес:
– Станем с самого начала на правильную точку зрения. Раз мы говорим относительно этой дамы, то для меня и вас она теперь должна быть совершенно посторонней личностью…
– Ну да… Я понимаю вас, милорд… Но не следовало ли бы нам арестовать графиню Гертфорд и сэра Брая? Быть может, они как-либо спелись теперь друг с другом?
– Это очень возможно! Но ваше предложение совершенно неприемлемо; в настоящее время нам остается только предоставить события их естественному ходу. Подождите, пока прибудут арестованные, тогда и видно будет, что нам предпринять. Да и вообще, пока сэр Ралейг вернется, у нас много времени, а мало ли что еще может случиться в это время? Пока вы будете следить за тем, чтобы никто из замешанных в это дело не мог пробраться к ее величеству королеве, и в этом будет состоять ваша специальная задача. Нужно позаботиться, чтобы помимо нас к ней не могло проникнуть ни какое-либо известие, ни какое-либо лицо. Ну а сделать все это вам легче, чем кому бы то ни было!
– Это правда, – пробормотал Лейстер. – Милорд, примите уверения в моей неизменной готовности быть всегда к вашим услугам!
– Я рассчитываю на это, – холодно ответил Бэрлей.
С этим они расстались.
С того времени, как предъявленное Лейстеру обвинение с особенной силой пробудило в королеве ревнивые сомнения, ее отношение к фавориту резко изменилось. Она не допускала его дальше порога своих внутренних покоев и на каждом шагу выказывала полное безразличие к нему. Но это касалось только их внутренней, интимной, скрытой от глаз придворных жизни, с внешней же стороны все как будто шло по-старому, и придворные не сомневались, что Лейстер находится в полной силе своего значения и влияния.
Весьма понятно, что подобное положение требовало от лорда двойной бдительности, и его шпионы были рассеяны по всем уголкам дворца. Однако это было отлично известно лорду Бэрлею, и потому-то он и сказал, что Дэдлею легче, чем кому бы то ни было, предупредить вторжение враждебных элементов. И на самом деле, это-то было еще не трудно: отныне без ведома Лейстера никто не мог быть допущен к королеве. Таким образом, он более или менее чувствовал себя в безопасности.
В скором времени и трое арестованных Ралейгом в Кэнмор-Кэстле были доставлены в Лондон и, по приказанию Бэрлея, были временно заключены в Тауэр.
Бэрлей немедленно известил Лейстера, что арестованные прибыли, и последний поспешил навестить канцлера. Они имели продолжительный разговор, и последующие действия Дэдлея явились результатом того собеседования.
На третью ночь после прибытия Кингтона в Тауэр дверь его камеры открылась в непривычное время. Сначала появился тюремщик с фонарем, за ним вошел какой-то человек, лицо и фигура которого были совершенно скрыты длинным, широким плащом. Тем не менее Кингтон сразу догадался, кто этот человек.
– Оставьте нас, – сказал закутанный тюремщику, – и не возвращайтесь, пока я не кликну вас.
Тот поставил фонарь на пол и вышел из камеры.
– Мне приходится встретить вас в довольно-таки странном положении, – начал закутанный, – а это не говорит в пользу прославленного ума сэра Кингтона!
– А, милорд! – воскликнул Кингтон.
– Не называйте меня так, это ни к чему.
– Хорошо!.. Но ведь я сам был обманут, и только благодаря этому все мои расчеты потерпели позорное крушение!
– А заодно вы решили обмануть и меня? Не могу не заметить вам, что вы выказали себя вдвойне негодяем!