Красная королева

Дэдлей простер объятия и хотел насильно привлечь к себе девушку, но она упала на колени и смотрела на него с такой мольбой, что граф с удивлением уставился на нее взором и не смел прикоснуться. Вся пылая, Филли как будто молила с трепетом о пощаде; томление, любовь, тоска, преданность, но вместе с тем смертельный страх и испуг отражались в ее взоре.

– Ты боишься меня, ты склоняешься на колени? – воскликнул Дэдлей. – Разве не по твоей воле похитил я тебя? Неужели ты раскаиваешься, что подарила мне свое сердце?

Она вскочила и, кинувшись к столу с письменными принадлежностями, написала:

«Я готова пожертвовать ради тебя своей жизнью; позволь мне быть твоею служанкой, но пощади мою честь!»

Зардевшись от стыда, Филли протянула Дэдлею листок бумаги и убежала.

– Проклятье! – проворчал он, комкая бумагу, и в его чертах отразилось разочарование. – Ее, очевидно, надоумили и научили расчету. Ах, она держится за полученное обещание и напоминает мне о нем! Это уже расчетливая любовь, а не беззаветная преданность невинного сердца, – единственное, что могло пленить меня в этой девушке, что заставляло забывать ее происхождение и убожество и обольщало меня мечтами об идиллическом счастье. Невинному простодушию я принес бы всякую жертву, пренебрег бы ради него и своим честолюбием, и будущностью, и знатностью. Но ты еще вовремя сбросила маску, Филли, и это образумит меня!

Раздосадованный граф мерил шагами комнату, и у него уже мелькала мысль велеть оседлать лошадь и двинуться в дальнейший путь, как вошла Филли с целью накрыть стол и принести угощение. Она двигалась робко и боязливо, и Дэдлей заметил, что она смотрит на него издали несмелым взором. Сочтя это новым ухищрением кокетства, он отвернулся от нее в сторону.

Филли принесла кушанья, но так как граф не думал больше заговаривать с нею, то она тихонько приблизилась к нему, схватила его руку, прижала ее к своим губам и пригласила его знаком к накрытому столу.

– У меня нет охоты к еде! – угрюмо сказал он. – Я сегодня же ночью пущусь дальше.

У Филли вырвалось тихое рыдание; когда Дэдлей поднял на нее свой взор, то увидел ее всю в слезах.

– Ты плачешь? – воскликнул он. – Кто же из нас огорчил другого: ты или я? В Сент-Эндрью ты явилась ко мне, и твой взор говорил только о любви. Тогда ты доверяла мне; тогда твоя душа не ведала подозрений, а теперь ты принимаешь меня с недоверием, и я раскаиваюсь, что увез тебя. Ты хочешь быть моей служанкой? Неужели, по-твоему, это пристойно и твоя честь не пострадает от этого? Тебе не мешало бы подумать об этом, прежде чем ты последовала за моим слугой. Что должен я теперь сделать? Брай и Сэррей ищут тебя и поклялись отомстить. Если бы ты любила меня, я посмеялся бы над ними и возразил бы им, что твоя любовь – мое право. Теперь же ты сомневаешься, держишь себя недотрогой, избегаешь моих объятий, хотя тебе хорошо известно, что я пылаю страстью, что ради тебя я рисковал головой.

Филли бросилась на ковер и обняла его колени. Дэдлей видел, как разгорелись ее щеки и взволновалась грудь; это прикосновение заставило его вздрогнуть, как от электрического удара, а ее тихий плач и безутешная скорбь дали ему почувствовать собственную жестокость. Чего только не вынесла и не выстрадала она из-за него, а он высказывал еще сомнение в ее любви! Как простодушно доверилась ему она и чем отблагодарил он ее? В пылу страсти он подал ей надежду, а теперь сердился, что Филли поймала его на слове. Конечно, казалось почти безумием, что он, имевший виды на королеву, хотел жениться на несчастной немой и возвысить ее до звания графини Лейстер; но теперь, когда прихоть прошла, когда он помышлял уже вновь о приеме в Лондоне, он готов был безжалостно разбить мимоходом бедное сердечко, доверившееся ему, и сделать Филли еще несчастнее, чем она была когда-либо раньше!

Граф ужаснулся этого и почувствовал теперь, как легкомысленно он поступил. Действительно, он рисовал себе дорогой счастье насладиться в объятиях Филли, а после того поехать в Лондон и, смотря по собственной прихоти, жить там или наслаждаться в Кэнмор-Кэстле. Правда, у него мимолетно мелькнула мысль жениться на Филли, если Дуглас признает ее своею дочерью, но эта мысль была внушена ему страхом перед мщением Брая и появлялась лишь тогда, когда Дэдлей говорил себе, что Елизавета поставит ему в вину его неудавшийся план женитьбы на королеве Марии и что ему лучше всего удалиться в свои поместья. Но теперь, когда Филли напомнила ему о своей чести и потребовала от него самого высшего – его свободы, не обращая внимания на то, что она была низкого происхождения и немая калека, ему показалась слишком большой та жертва, принести которую он раньше считал за счастье.