Не знаю, понимала ли королева-мать, что фарш невозможно провернуть назад, или же все еще надеялась образумить сына, но попытки она предпринимала регулярно. Впрочем, сейчас дворцовые сплетники с удовольствием обсуждали тему ее здоровья. Болтали о том, что раз в три-четыре дня королева слабеет настолько, что даже не выходит из своих покоев, что ее мучают жар и сухой кашель. И лекари теперь навещают Ателаниту не меньше трех раз в день.
Больше всего в сложившейся ситуации мне нравилось то, что меня она обходила стороной, сухо и официально кланяясь при встречах и практически не разговаривая. Похоже, на меня у нее просто нехватало сил. Гораздо хуже было то, что Ателанита пыталась искать союзника в герцоге де Богерте. Впрочем, он был с ней неизменно вежлив и почтителен, но на контакт не шел.
— … а еще, ваше королевское величество, ваша свекровь в знак особого расположения подарила герцогу перстень со своей руки! — глаза мадам Эхтон горели от удовольствия, что она первая принесла мне такую «вкусную» новость.
— И герцог принял подарок?
Прямо скажу, новость была не из приятных, да и мой вопрос был несколько нелеп. Герцог не мог отвергнуть подарок королевы: это было бы хамством чистейшей воды. А он слишком давно крутится в дворцовой системе, чтобы совершить такую ошибку.
— Конечно, ваше величество, он принял подарок! Он рассыпался в благодарностях королеве-матери и говорил так долго, что графиня Лисапета Оранская даже зевнула. Но прямо там, при всех придворных, он снял со своего жабо огромную брошь, гораздо больше и дороже кольца и, встав на колено, почтительно умолял королеву-мать принять эту безделушку как знак его восхищения.
«Хитер, зараза! И совсем не глуп! Мне есть чему поучиться у него», — я добродушно кивала мадам Эхтор, а про себя восхищалась хитромудрым герцогом и его изворотливостью. Надо же, как ловко он «отдарился» королеве! Теперь он ей ничем не обязан в глазах светского общества.
Точно так же непринужденно и с такой же легкостью герцог парировал все попытки королевы-матери приблизиться к нему. Двор, прекрасно понимая, зачем Ателанита это делает, с любопытством наблюдал за ситуацией и, кажется, даже заключал пари: сломается ли герцог под этими атаками или выстоит.
Больше всего меня в этой ситуации беспокоил собственный муж. Со стороны могло показаться, что он недоволен одновременно как моей свекровью, так и своим кузеном. Однако я прекрасно понимала, что это в короле говорит обыкновенная ревность. Хорошо в этой ситуации было только то, что в этот сучий многогранник не пытались втянуть меня. Для всех участников я была слишком незначительной персоной. Это меня и спасало.
Пожалуй, даже я не смогла бы угадать, чем кончатся эти нелепые игрища. Но на шестой день месяца дженуария дворец поразила новость: королева Ателанита слегла, и лекари опасаются за ее жизнь.
Согласно этикету, визиты болящей королеве-матери я всегда наносила сразу после завтрака, отодвинув на полчаса прогулку. Заходила в комнату, кланялась, перекидывалась с сипящей свекровью парой дежурных фраз, задавала вежливые вопросы лекарю и с облегчением покидала эти мрачные покои. Я знала, что ее ежедневно навещает кардинал, а собственный духовник свекрови принимает её исповедь ежедневно. Все это говорило о том, что чувствует Ателанита себя очень скверно.
Иногда, глядя, как она задыхается от кашля, я размышляла о том, что именно с ней случилось. Но я не медик и определить болезнь точно не могла. С одинаковым успехом это мог быть какой-нибудь серьезный недолеченный бронхит или воспаление легких. А может быть и что-то иное.
На седьмой день утром мне доложили, что у королевы-матери ночью был кризис. Точнее, мне рассказали, что всю ночь она бредила, не приходя в сознание, и только утром открыла глаза — ей стало лучше. Про кризис я додумалась сама: к сожалению, похоже, свекровь собиралась выздороветь.
Тщательно скрыв досаду на лице, я привычно отправилась к ней в покои, где столкнулась с собственным мужем, мэтром Бореном, а также мэтрами Агностио и Муниром. То, что ситуация необычная, подтверждало присутствие еще трех незнакомых мне лекарей, приглашенных во дворец.
Ателанита не выглядела выздоравливающей. Она была бледна и слаба. Кашель все еще сотрясал худое тело, а голос был сиплым, но жар явно спал. Сейчас она чувствовала слабость, о чем и сообщила сыну шипящим голосом. Я не понимала, почему после кризиса наступила слабость, а не резкое улучшение самочувствия, потому решила послушать новости от лекарей.
С моим мужем, как и обычно, разговаривал мэтр Борен, всегда ревниво оберегающий эту свою привилегию: беседовать с королем:
— Ваше королевское величество! Положение очень серьезное, — он вздохнул и перекрестился. — Мы с коллегами считаем, что следующий такой приступ может закончиться совсем печально. Ночью мы снова пустили кровь её королевскому высочеству и делаем все, что только возможно…