Красная мельница

С учительницей Климент Ефремович познакомился через два дня, когда приехал по делам в районный центр. Классную руководительницу 10-го «а» разыскал быстро. Оказывается, видел ее как-то в поезде с месяц назад. Теперь она не в джинсах, а в тонком розовом платье.

Уроки закончились.

– Весьма сложно пригласить в школу маму Марины, – с упреком начала разговор Светлана Николаевна.

– Она проводница. Часто в поездках.

– Понимаю вас, но Марина совершенно не воспринимает замечаний. Мне жалуются на нее и другие учителя-предметники. Она часто пропускает консультации, а ведь скоро экзамены. Может быть, Марина попала под чье-то дурное влияние? Семнадцать лет непростой возраст. Особенно для девушки. Я не имею в виду только вашу Марину. Знаете, неудобно говорить, но после моего урока в кабинете английского я даже находила таблетки.

– Какие таблетки?

– Лекарственные. Те самые, извините, которые принимают взрослые женщины против беременности.

Классный руководитель стесненно замялась, а у ошарашенного деда, на голову которого словно ведро холодной воды вылили, по телу пошли мурашки.

– Я понимаю, что иностранный язык большинству ребят вряд ли пригодится в жизни, но другие-то предметы сбрасывать со счетов никак нельзя. Позвольте спросить, как вас?

– Климент Ефремович.

– Климент Ефремович? – учительница на секунду задумалась и затем с интересом глянула на пожилого человека.

– А какая мечта вообще есть у Марины?

– Мечта?

– Вот ведь и брат у нее, говорят, серьезным был в школе. Он сейчас воин-интернационалист, да? Скоро уже и домой вернется?

– Ждем, конечно, с бабушкой. Та вообще дни считает, – кивнул дед, чувствуя гордость за внука.

«А внучке задницу бы сейчас надрать. И Люське тоже за такое воспитание. Хотя Люська-то в чем виновата? Девка из кожи тянется, чтобы достаток в доме иметь. Да кто из родителей не старается, чтобы детям было хорошо? А чем дети думают? На уме уже и таблетки эти. Маринка-то, может, и ни при чем. Ох, уж эти подружки», – успокаивал себя по дороге на станцию Климент Ефремович. Так крепко задумался о делах внучкиных, что не заметил, как и до вокзала добрался.

Глава V

В конце марта отец уехал в райцентр и больше домой не вернулся. И как-то сразу вдруг изменился мир. Казалось, учителя стали смотреть на него не так, как прежде, и на уроках спрашивали другими, осторожными голосами. Или это ему только все-таки казалось? Прежними оставались лишь закадычные дружки.

– А когда папка вернется? – спрашивал Клим у матери всякий раз, когда приезжал на воскресенье домой из интерната. – Где он, мам?

– Вызвали, его, сынок, по делам, – объясняла та, стараясь не смотреть мальчишке в глаза. – Вызвали в областной центр. Так мне начальник дистанции сказал. Война, сынок, идет. Много непонятного происходит…

* * *

…И наступила весна. Почернел на улицах укатанный за зиму снег. С домов свесились грязные сосули. Старшеклассники широкими деревянными лопатами сбрасывали с крыши интерната тяжелые, набухшие талой сыростью снежные пласты.

Посветлели лица людей. В очередных сводках Совинформбюро все чаще звучали новости о победах Красной армии на всех фронтах. Появилась твердая уверенность, что Победа уже не за горами. Старшие ребята, собираясь во время переменки покурить на скорую руку в школьной уборной, огорченно толковали о том, что вряд ли теперь удастся поспеть на поля сражений. Вот если бы война протянулась хотя бы еще до зимы, тогда тем, кто пойдет в армию нынешней осенью 42-го, посчастливится поколошматить фрицев.

В интернате отмыли от зимней копоти окна. Солнечные лучи щедро заливали помещения, играя бликами на чистом оконном стекле.

– Сашкец, а Сашкец, а когда войне конец? – ходила гурьбой за истопником мелкая сопливая детвора. Старшие ребята услышали и надавали малышам «дизелей». В кулак захватывается чуб, а потом нижней частью ладони с силой толкают в лоб. Потирая всклокоченные волосенки, ребятишки оставляли истопника в покое. А тот всячески старался защитить младших от старших. Возраста истопника на вид не определить. Может, тридцать, а может, и все сорок с лишним. Зимой и летом носил он черные ватные штаны, отчего, когда ходил, колени, казалось, не сгибались. Говорили, что раньше Сашкец ездил на паровозе кочегаром. Что-то случилось на работе. Он долго болел. Жена от него ушла. Детей не имелось. Может, поэтому относился к ребятам с сочувствием и жалостью. Теперь Сашкец и работал, и жил здесь, в интернате. Занимал под лестницей маленькую каморку.

Весной каждый урок тянется долго. Бывало, зимой только начнется, слышишь, уже звонок в коридоре. Уборщица, она же интернатская кастелянша, тетя Дуся, трясла медным колокольчиком с маленькой железной гайкой, болтавшейся на тонкой проволоке.

Когда ученики сидели в своей интернатской комнате за измазанным старыми засохшими чернилами столом, выполняя домашние задания, в приоткрытую дверь иногда заглядывал Сашкец. Просунув чубатую голову, добродушно глядел на ребятишек. Скуластое лицо с чуть приплюснутым носом расплывалось в широкой улыбке, обнажая крупные коричневые от табака зубы.