Ядвига была молчалива, мрачна, а когда дошло до прощания, сказала ему только: «До свидания!» Он уже был на пороге, когда она задержала его вопросом:
– В которую поедешь сторону? Ведь могу узнать?
– Но я сам ещё не знаю! – отвечал Кароль.
– Всё-таки, когда будешь знать, пришли мне объявить, потому что и мне эта новость нужна, чтобы хоть мыслью погналась за вами.
– Прибегу ещё завтра, – сказал Кароль, – попрощаюсь ещё.
Они посмотрели друг на друга с выражением беспокойства и нежности.
Едва дверь за ним закрылась, Ядзя пришла поцеловать в лоб Эмму и тихо шепнула ей:
– Слушай, ничего не говори, не противься, не утомляй, вещь решённая, я еда!
– Как? Куда? Зачем?
– А! Ну, туда, куда все! – отвечала спокойно Ядвига. – Собирается восстание, будут обозы, найдутся там больные и раненые, нужно женский уход, может сдастся, посланец в шапочке, когда иного отправить будет нельзя; я там быть должна, готовлюсь, собираюсь, еду.
– Ради Бога, – отозвалась Эмма, – по крайней мере в эти минуты я тебя не пущу, это быть не может, не позволим тебе.
– Ежели мне не позволите, – отвечала Ядвига с улыбкой, – грустно мне будет, но поеду без позволения.
Последние слова она вымолвила так решительно, что подруга её поняла, что бороться с ней было бы напрасно. Когда она таким образом говорила, задержать её никто не мог. Беспокойная в наивысшей степени Эмма искала только способа как бы отсрочить, а так как давно догадалась о чувствах Ядвиги к Каролю, решила потихоньку использовать его влияние, чтобы её от этого воздержать.
Чаепитие прошло в молчание, Ядвига большими шагами прохаживалась по салону. Эмма вздыхала, а в голове искала какой-нибудь предлог, чтобы выбежать из дома увидеться с Каролем и с ним войти в заговор против Ядвиги.
Это легко ей удалось, так как, не теряя ни минуты, это храброе создание, стоя на раз принятой мысли, тут же начала готовиться к её выполнению. Ядвига села за письма и счета, а Эмма под предлогом дел, о которых вспомнила, схватив шаль и салопу, поймала дрожку и пустилась в город. С горящим сердцем и полной рассеянности головой, только когда извозчик спросил, куда ехать, панна Эмма припоминала, что не знала, где искать Кароля или Млота; одно только место, в котором сходились, пришло ей на ум, туда велела ехать.
Взобравшись на третий этаж, не без нескольких синяков, полученных на лестнице, Эмма постучала в дверь, но несколько раз должна была повторить и стук, и возглас, чтобы ей отворили. Дверь наполовину открылась, какая-то незнакомая голова выглянула через неё и чужой голос о чём-то непонятном спросил.
Нетерпеливая Эмма, которая чувствовала себя вправе входить везде, всей силой рванула дверь, оттолкнула незнакомого господина и наделала в коридоре такого шума, что её, наконец, узнали по голосу. Вышел Млот, удивлённый и испуганный этим явлением.
– Бог мой, что же, пани, тут делаешь?
– Всё-таки видишь, что вас штурмом должна была брать, трусы этакие! Позакрывались, охранников понаставили и как большие паны прикажут себе рапортовать.
– Входи, пани, входи, – сказал Млот, – но что же там случилось? Что-то плохое?
– Подождите, пока передохну.
Говоря это, Эмма вошла в покой, в коем темно было от дыма. Около шести мужчин в довольно разнообразных неухоженных костюмах, застигнутые врасплох неожиданным посещением женщины, отступили в глубь, больше, может, смешанные, чем Эмма, беспорядком холостяцкого жилья. Первый раз в жизни достойная сестра милосердия заглянула в подобное жилище; хотела сесть на канапе, но попала на пару огромных ботинок, а, подвинувшись дальше, села на револьвер, вскочив с которого, уже, видя, что места не найдёт, схватилась за стул, со стула градом посыпались на пол пули.
– Нет ли у вас тут, куда сесть? – спросила она.
Млот, смеясь, принёс ей один свободный стульчик, на котором только она вздохнула.
– Здесь пан Кароль? – спросила она. – Потому что за дымом я ничего не вижу.
– Я стою рядом с вами, – отозвался голос сзади.
Она бы его не узнала, потому что у него в эти минуты были седые бакенбарды и парик.
– Что пани прикажет?
– Подойди-ка, скажу тебе что-то.
Он приблизился, и Эмма шепнула ему на ухо:
– Знаешь, знаешь, ведь Ядвига обезумела, собирается с вами на восстание маркитанткой, что ли? Смилуйтесь, отговорите её от этого, выбейте из головы безумство, потому что, клянусь Богом, как говорит, так сделает.
– Но этого быть не может! – сказал Кароль.
– А я тебе говорю, что есть.
Млот, который стоял в стороне, поднял кверху руки с криком:
– Вот это женщина! Это героиня! Встать на колени!
– Молчал бы, – отвечала Эмма, – никому ничего из того не придёт, когда бедная девочка погибнет.
– Дорогая пани, – отпарировал Млот, – родина ничьей жертвы не отвергает; если бы мы все начали друг другу объяснять, что не намного бы пригодились, никто бы не пошёл, и в расчёте.
– Но, ради Бога, на что же она там пригодится?
– Заметь только, пани, – произнёс Млот – если бы она ничего больше не делала, только стояла и смотрела, как мы будем биться, то уж от желания порисоваться перед такой красивой панной каждый бы должен яростней с русским сражаться.