Литеры, как оказалось, рассыпаны были по полу, а служанка, подметая, вместо того чтобы бросить их в печь, старательно спрятала на окне. Казалось, что по милости честного полицейского женщины были спасены, но не менее всего следующего дня они находились в тревоге и ожидании.
Уже ближе к вечеру, когда Эмма возвращалась домой, с ней вошёл в дверь тот вчерашний полицейский.
– Мои добрые дамы, – сказал он, когда его ввели на верх, – как же вы неосторожны, комнаты не проветрили, эти несчастные литеры не спрятали. А если бы полковник поглядел раньше меня? Вот тогда было бы плохо!
Панна Эмма хотела ему объяснить, что эти литеры ничего не значили, что их туда кто-то раньше положил и т. п., но солдат усмехнулся и махнул рукой.
– Оставьте в покое, – сказал он, – разве я предатель какой-нибудь, или что? Разве я, как другие, не клялся в верности родине? Пришёл вас только предостеречь, что всегда безопасней оставить жилище, на несколько дней выехать куда-нибудь, а потом в него переехать. Я уже это знаю, – добавил он, – как кто однажды возьмётся за такую работу, то она его манит и тянет. Вы не выдержите без того, чтобы не иметь что-нибудь в доме, а уж раз однажды была ревизия и записали, всегда вы будете подозрительными. Даже когда мы вышли, полковник очень головой кивал и постоянно повторял: «Не напрасно там в той комнате смердело!»
Ядвига хотела наградить честного полицейского, но на это он очень возмутился, объясняя, что ему платили за выполнение обязанностей; окончилось тогда на красивых часах, которые он должен был принять на память, и на доброй бутылке вина, которую он вытянул с известным талантом. Хотя честный человек, чему дал доказательства, видно, имел большую слабость к бутылке. Приходил потом часто на подобное угощение, и не жаль его было обрабатывать, потому что всегда какую-нибудь интересную новость приносил. Через него женщины узнали на несколько часов раньше о нескольких ревизиях, которые должны были пройти. Позднее оказалось, что Кароль очень хорошо его знал, и что в действительности этот солдат принадлежал к горстке честных поляков, что этот отвратительный мундир и тяжёлые обязанности должен был принять, чтобы самым опасным из посвящений служить родине.
Пал он позже, бедный, жертвой доноса, расстрелянный на склоне цитадели. В первые дни февраля 1863 года отголоски о приближающемся призыве набирали всё большую вероятность, сперва казалось, что правительство в результате предупреждений и представлений более опытных людей отложило его или захочет отменить, но Маркграф стоял при своём, ручаясь за эффективность этого средства. Ужасным было ожидание этой минуты, письма проскрипции составлялись втайне, старший сын Маркграфа имел над ними главный надзор, вписывали в них всех, которые в череде событий вблизи или издалека дали узнать себя как самые ревностные поляки. А так как ни охраняли ни женитьба, ни то, что был единственным ребёнком, ни сиротство, никто не мог быть уверенным, что не станет солдатом. Влиятельные люди в эти последние минуты старались удержать отчаявшихся в спокойствии и влить в них хладнокровие. Нужны были чрезвычайные усилия, чтобы это могло получиться, все скоро ожидали этот удар молнии. Со дня на день, с ночи на ночь откладывали призыв, приготавливая письма и стараясь сразу предотвратить возмущение.
Наконец с 14 на 15 января ночью войска заняли улицы, осадили дома, и началось это грязное насилие. Солдаты входили в дома, брали, кого находили, брата за брата, отца за сына, вытягивали с кроватей, обыскивали жилище, и никто даже от этого издевательства не защищался. Едва в нескольких местах дошло до столкновений, ран и даже убийств со стороны солдат, которые имели, очевидно, выданные наиболее суровые приказы. Ночь покрыла эту сцену дикого насилия над безоружным народом, но помять о ней будет тяготить вечно при имени того человека, который нуждался в таких средствах, чтобы захватить Польшу и надеть на неё ярмо. На следующее утро ничего не изменилось в жизни столицы, заплаканные женщины бегали только к ратуше, где временно посадили забранных.
В городе царило спокойствие и ничто не предвещало грозного взрыва. Показались даже вскоре плакаты в форме воззвания к тем, которых судьба предназначила в жертву, призывали в них к хладнокровию, заверяя, что вся страна возьмёт в опеку их семьи, представляя подстрекание среди врагов, как будущая цель их посвящения.
После ночного набора рекрутов, который в первые минуты казался так счастливо проведённым, что городской начальник уже улыбался победе, остаток операции, призыв назначенных в войска и до сих пор скрывающихся, поимка в домах, частичные нападения заняли несколько дней. В Брюловском дворце поздравляли друг друга с успехом, а триумфующий Ментор признал подходящим, выполнив безнаказанно это насилие, добавить к нему брошенную в глаза народу дразнящую его насмешку.