Красная пара

Началась яростная битва и продолжалась долго. Было очевидно, что Москва хотела окружить, отделить от леса и принудить их к сдаче. Но хотя со стороны повстанцев вооружение было хуже, меньшая численность и небольшой опыт, потому что все почти первый раз сражались, запал был такой безумный, такой дерзкой, такая фанатичность в молодёжи, что русские, которые скорее криком и шумом надеялись их напугать, нежели ожесточённо сражаясь, попробовав раз и другой напасть, хоть не разбежались, было видно, что шли мягко и как бы сомневаясь в себе. Этой минуты неуверенности нужно было воспользоваться. Целая толпа в стиснутых шеренгах начала выходить из леса в поле; разбила слабо сопротивляющуюся колонну и медленным маршем, взяв в центре возы и багаж, вышла на равнину.

Русские, выстрелив несколько раз, догонять его не думали. С их стороны ранен был майор, который командовал экспедицией, около двадцати убитых, раненых очень много.

Но и наши понесли значительные потери, по большей части в тех, которые чрезмерный запал и неопытность оплатили жизнью.

Несколько так вырвалось вперёд, что их проткнули штыками, в других имели время прицелиться. Войтек получил второе ранение в ногу, неопасное, но болезненное. Доктор Хенш, который не оставлял лагерь, вынул пулю, и честный парень, хромая, поплёлся с улыбкой на устах.

– Ах уж эта бестия, старик Ежи, что мне всё глаза колол, что из меня никогда солдата не будет, не скажет теперь, что я не солдат; как святой Фома, когда ещё будет не верить… то пусть палец вложит.

Бернардинцу, хотя тот стоял в стороне, прострелили капюшон, он постоянно удивлялся, почему не голову, и повторял:

– А если бы я хоть чуточку в тыл наклонился, что бы было?

– Вы бы лежали в песке, – говорил Войтек, – как тот достойный цирюльник из Варшавы, который и Иисус Мария не крикнул, стоял близёхонько при мне, пулька пришла, поцеловала его в самый лоб, и так покойник задрал ноги, даже со мной не попрощавшись. Вы бы видели, – говорил он далее, – как на него русские бросились, только мы с того места ушли. Я присел за кустом, потому что эта пуля меня жестоко беспокоила, смотрю, ползёт один, дотронулся до него, а так как, видно, тот был тёплый, для безопасности пихал ещё в самое сердце штыком. Но бестия из расчёта боялся сюртук продырявить, тогда ему его прямо расстегнул. Потом оглядел ботинки, стоит ли снимать, далее в карманы, в один, в другой, как начал его потрошить, как начал вертеть, так его обобрали, как орешек от скорлупы, и лежал, как его мать родила. Уж что до этого, то москаль деятельный, как никто! Не было кармана, в который бы не заглянули. Один даже где-то слышал, что бывают в пуговицах империалы, потому что и те начал отрывать, такое жадное это зверьё…

Так рассказывал Войтек во время, когда, обстреливаемые издалека, они медленно шли по направлению к другому лесу, за которым надеялись соединиться с отрядом, о котором Каролю дали знать утром. Старый капитан вернулся в свою деревню; во время битвы, ведомый инстинктом, руководил сам Глинский. Они были уже на значительном расстоянии от русских, когда, садясь на поданного коня, он почувствовал какое-то необычное тепло в правой ноге. Все, что бывали в бою, знают, что полученная рана никогда в первые минуты не чувствуется, пожалуй, если была бы очень тяжёлой, только текущая кровь выдаёт её своим теплом. Кароль схватился за ногу и только теперь заметил, что его ботинок был полон крови и неприятная боль вдруг отозвалась; Хенш ехал около него.

– Что это? Мне кажется, что я ранен, только теперь заметил. Посмотри-ка!

Круглые отверстия в сюртуке и остальной одежде свидетельствовали о проникновении пули, а в эту минуту было невозможно осмотреть рану, нужно было ждать, пока придут в лагерь, кровь только немного остановили, и так пошли далее. Боль была такая неприятная, что почти не давала усидеть на коне, идти пешком нечего было и думать, а марш должен был продлиться до самого вечера.

Хотя второй русский отряд, который должен был занять позицию за рекой, убедившись, что повстанцы вышли из своего лагеря, направился соединиться с первым, чтобы вместе с ним их преследовать, не могло это, однако, случится так скоро.