Красная пара

Русские после схватки раздевали трупы, пили на поле битвы чай, перевязывали раны, бросали одни на других вину, что всех не перебили бунтовщиков, всё это достаточно потратило времени. Второй отряд должен был пройти речкой, берега которой были обрывистые, так что на следующее утро едва вместе оба сошлись. Москва, получив плац, радовалась будто бы какой-то победе. В рапорте к высшим властям написали, что командир был убит, убитых выдали столько, сколько было живых, а об остальных упомянули только, что в беспорядке разбежались. Эта победа выглядела совсем иначе на месте, но поскольку у русских о том, о чём они не хотят, чтобы знали, говорить не разрешено, а в заграничных газетах, когда кто напишет правду, ничего не стоит бесстыдно солгать, Универсальный ежедневник разгласил огромный триумф, полное уничтожение, а господин майор с подполковником могли беспечно после такого великого успеха оружия почивать на лаврах.

Тем временем отряд Глинского продвигался дальше для соединения с другим, о котором мы уже упомянули, под командованием Бердиша.

Не знаю, принимали ли командиры в какой-нибудь войне так, как в нашей, специально произвольные имена, как бы давая понять, что отказываются даже от славы и что ничего для пустой охоты порисоваться делать не будут. Это красивая черта нашей эпохи. Человек, таким образом не могущий опереться ни на имя, ни на прошлое, должен выслужиться и сам добиться популярности, доверия, и облагородить то имя, которое добровольно принял… На этот обычай повлияло, может быть, бездушное преследование, подстерегающее не только отдельных людей, но невинные семьи, ведь в этом есть что-то больше, нежели простой страх тирании.

Бердиш, командир второго отряда, был таким же молодым, как Кароль, таким же значительным, но гораздо более яростным и пылким. В Глинском преобладали качества настоящего вождя, полного отваги, но в то же время хладнокровия и серьёзного расчёта; Бердиш был партизаном безумным, фанатичным, уносящим за собой солдат, но могущим также в запале их и себя погубить.

В сумраке за лесом, который отделял их от русских, два братских отряда встретились в поле; отряд Бердиша с большой кармазиновой хоругвью, на которой блестел белый орёл, был целиком составлен из самой горячей и хорошо вооружённой молодёжи. Его командир ехал спереди на храбром иноходце коричневой масти, в ярко-красной конфедератке набекрень, с шарфом через спину, пистолетами за поясом и саблей у ноги. Он выглядел удивительно живописно со своими огромными усами и выразительной физиономией. Некогда призванный охотник, особенно неукротимого мужества, бесцеремонный, весёлый, охочий до битвы и до рюмки, Бердиш был из того рода людей, которые в войне показывают чудеса, но долго так продержаться не могут и чувствуется, что их прекрасная роль коротка…

Оба отряда поздоровались с громким криком: «Пусть живёт Польша!»

Встали, приблизились друг к другу командиры, начали приветствовать солдат, а когда увидели раненых, запал возрос до наивысшей степени.

В обоих отрядах было множество знакомых по варшавской брусчатке, не один с удивлением приветствовал тут кого-то, которого увидеть не ожидал, обоим это соединение придало мужества и было великим подкреплением духа. Лились слёзы и смеялись уста, кто что имел, делился с новыми товарищами по оружию, ксендз Лукаш, влезши на повозку, поднял руки, молился, благословлял и плакал, многоголосно рассказывали подробности двух стычек.

Пользуясь этой минутой отдыха, Кароль, который ужасно страдал, терял кровь и дольше уже не мог удержаться на коне, попросил Хенша, чтобы кто-нибудь перевязал ему рану. Как раз приблизился к нему Бердиш, и, увидев кровь, вместо приветствия начал его обнимать, целовать почти со слезами.

– О! Счастливый ты человече! Смотрите! Два раза уже с русскими столкнулся, и раненый! Позволь, я высосу твою рану, вкушу той первой крови, пролитой за родину! Но это малая вещь.

Кароль усмехнулся, хоть зубы у него были стиснуты от боли, и сказал тихо:

– Конечно, это, должно быть, малая вещь.

Но Хенш, который в это время осматривал рану, желая достать пулю, которая в ней осталась, поднял голову к Бердишу, давая ему понять, что эта вещь могла быть не такой маленькой, как казалась. Действительно, пуля пробила кость, вошла глубоко и сразу так помочь ране было нельзя. Хенш заключил, что нужно сделать носилки, зафиксировать их между двумя конями и перевести так дальше Кароля в безопасное место. Сам Глинский, который поначалу заблуждался, что его эта рана от командования не отстранит и в битве не помещает, почувствовал теперь, что придётся оставить отряд на больше времени, чем думал. И Бердиш, присмотревшись вблизи к ране, погрустнел.