Красная перчатка

Потом замечаю цифры на экране – полчетвертого утра. Взбив подушку кулаком, я падаю в нее лицом.

Телефон оживает. Я перекатываюсь на бок и читаю:

«Кошмары. Не сплю вообще».

Натягивая джинсы, я торопливо печатаю:

«Выбирайся на улицу».

Как же здо́рово жить на первом этаже: можно просто открыть окно и выпрыгнуть прямо в кусты. От скрипа деревянной рамы Сэм стонет и ворочается во сне, а потом снова принимается храпеть.

Не знаю, в каком она общежитии, поэтому жду прямо посреди двора.

Все застыло, воздух густой и неподвижный. Все словно не настоящее. Интересно, когда мы поджидали ночью своих жертв, похоже было? Весь мир словно умер.

Из окна Гилберт-Хауса свешивается веревка. Подхожу ближе. Надо же, Лила закрепила на подоконнике кошку. Значит, протащила ее в Веллингфорд и все это время прятала у себя в комнате. Вот это да!

Она спускается вниз и спрыгивает на землю, босиком и в пижаме. Улыбается, но потом смотрит на меня и сразу становится серьезной.

– В чем дело?

– Пошли, – шепчу я. – Нужно отойти подальше от общежития.

Лила кивает и молча идет за мной следом. Маскировка, хитрости и уловки хорошо знакомы нам обоим. Как и магия, это наша родная стихия.

Я выхожу на дорожку, ведущую к теннисным кортам. Рядом небольшой лесок, а за ним начинаются пригородные дома.

– Ну и как тебе Веллингфорд?

– Школа как школа, – пожимает плечами Лила. – Одна девчонка из моего общежития пригласила меня пройтись по магазинам с ее компанией. Я отказалась. Теперь проходу не дает, обзывает зазнайкой.

– А почему ты?..

Лила неуверенно глядит на меня. У нее в глазах надежда мешается с ужасом.

– А кому какое дело? Что случилось? Почему ты меня вытащил сюда?

На ее синей пижаме нарисованы звезды.

– Да. Я хотел расспросить о том, что мы сделали. Вернее, я сделал. Ну, убийства…

Я смотрю не на нее, а на Веллингфорд. Просто старые кирпичные здания, а я-то надеялся спрятаться в них от своей же собственной жизни, вот глупый.

– Так ты меня сюда притащил только за этим? – голос у нее недружелюбный.

– На романтическое свидание я бы девушку повел в другое место, как ты понимаешь.

Лила вздрагивает.

– Я видел кое-какие документы. Знаю имена. Просто скажи – они или нет.

– Хорошо. Но вряд ли тебе от этого станет лучше.

– Антанас Кальвис.

– Да. Ты его превратил.

– Джимми Греко?

– Да, – голос у нее тихий-тихий. – И его.

– Артур Ли.

– Не знаю. Если это и ты, то уже без меня. Но раз первые два имени правильные, то, скорее всего, и он тоже.

У меня снова трясутся руки.

– Кассель, в чем дело? Ты же и раньше обо всем знал. Это всего лишь имена.

Я опускаюсь на мокрую от росы траву. Меня тошнит от отвращения к себе. Хорошо знакомое чувство. Я и раньше ощущал себя чудовищем. Оправдывался, что не знаю подробностей и потому могу ни о чем не думать.

– Не знаю, ни в чем, наверное.

Лила садится рядом и принимается рвать травинки. Потом отбрасывает их в сторону, но влажные стебельки прилипли к ладони. Мы оба без перчаток.

– Почему? Почему я это делал? Баррон мог как угодно исказить мои воспоминания, но что же я такое вспомнил, что превратил их в вещи?

– Не знаю, – безо всякого выражения говорит Лила.

Почти машинально я глажу ее по плечу, под пальцами мягкая ткань пижамы. Как высказать свои чувства? Прости, что братья держали тебя в клетке. Прости, что я так долго не мог тебя спасти. Прости, что превратил в кошку. Прости, что сейчас заставляю вспоминать прошлое.

– Не надо.

Моя рука замирает.

– Да, извини, я не подумал.

– Папа хочет, чтобы ты на него работал?

Лила поспешно отодвигается. В ее глазах отражается лунный свет.

– Да, сделал мне предложение на похоронах Филипа.

– Какие-то разборки с семьей Бреннанов, – вздыхает она. – Ему часто приходится теперь заключать сделки на похоронах. Ты согласился?

– Согласился ли я продолжать убивать людей? Не знаю. Наверное, у меня хорошо получается. Приятно же, когда что-то хорошо получается?

В моем голосе горечь, но сожаления явно маловато. Ужас, который я чувствовал раньше, постепенно меркнет, ему на смену приходит смирение.

– А может, они не умирают после трансформации? Может, это что-то вроде анабиоза.

Я вздрагиваю:

– Тогда еще хуже.

Девушка откидывается назад, ложится на траву и смотрит в звездное небо.

– Как здо́рово, что тут, в деревне, видно звезды.

– Не совсем в деревне. Рядом два города и…

Лила улыбается, и мы вдруг начинаем делать что-то не то. Я нависаю над ней, любуясь рассыпавшимися по земле серебристыми волосами. Она нервно сглатывает, ее шея изгибается, пальцы вцепляются в траву.

Я пытаюсь что-то сказать, но о чем же мы разговаривали? Не помню. Все мысли куда-то испарились. Губы у Лилы полураскрыты, ее голые руки скользят по моему затылку, тянут вниз.

Отчаянным, жадным движением я накрываю ее губы своими, и она тихонько стонет. Только чудовище на такое способно, но я ведь и есть чудовище.

Не прерывая поцелуя, я прижимаю ее к себе. Глаза закрыты – не хочу смотреть на то, что творю. Обнимаю ее еще крепче. Лила снова стонет.

Она изо всех сил вцепилась мне пальцами в волосы, будто боится, что я сбегу.

– Пожалуйста… – выдыхаю я.