Но мы уже снова целуемся, и невозможно думать ни о чем, кроме ее выгибающегося подо мной тела. Я так и не закончил фразу.
Пожалуйста, не дай мне этого сделать.
Оторвавшись от ее губ, я целую впадинку на шее, ощущая вкус пота, вкус земли.
– Кассель, – шепчет Лила.
Сколько раз она называла меня по имени – сотни? Тысячи? Но вот так – никогда.
Я резко отшатываюсь, тяжело дыша. Никогда.
Мы оба усаживаемся обратно. В голове немного проясняется. Лила дышит прерывисто, у нее расширенные зрачки.
– Я не… Это не по-настоящему.
Мои слова звучат нелепо. Я трясу головой, чтобы хоть как-то прийти в себя.
У Лилы странное выражение лица – не могу понять, о чем она думает. Полураскрытые губы слегка припухли.
– Пошли назад, – наконец выдавливаю я.
– Ладно, – отвечает она едва слышно, почти на одном выдохе.
Я киваю и встаю. Подаю ей руку, и она позволяет поднять себя на ноги. Еще мгновение мы держимся за руки, без перчаток. У нее теплая ладонь.
Позже я замечаю свое отражение в окне собственной комнаты. Растрепанные темные волосы, презрительная усмешка. Словно изнывающий от голода призрак злобно глядит на мир, где ему не рады.
Сон приходит неожиданно. Я стою рядом с Барроном на краю лужайки. Почему-то твердо знаю, что мы кого-то ждем: кто-то должен выйти из того большого белого дома с колоннами.
– Чашечку чая? – предлагает брат и, ухмыляясь, протягивает мне бумажный стаканчик.
Там пузырится и исходит паром кипящая янтарная жидкость. Мы же обожжемся!
– Думаешь, нам будут рады? – спрашиваю я.
Глава шестая
На следующий день на занятиях я ничего не соображаю. Пишу на двойку контрольную по физике и совершенно непотребным образом спрягаю французские глаголы. Французский, слава богу, мне вряд ли понадобится – зачем наемному убийце французский? Разве что буду, как те киношные красавчики, путешествовать по всему миру и попутно воровать драгоценности. А вот физика, возможно, пригодится – высчитывать траекторию полета пуль.
В обеденный перерыв я звоню Баррону. Что угодно – лишь бы не идти в столовую. Там Даника и Сэм, а что я им скажу? Опять придется врать. А еще Лила. Ей как раз наврать надо, но я не знаю как.
– Привет, Баррон. Пицца по вторникам – все в силе?
Голос у брата спокойный. Такой обычный. Я почти готов чуточку расслабиться.
– Мне надо кое-что у тебя спросить, с глазу на глаз. Ты где?
Проходящая мимо учительница бросает на меня неодобрительный взгляд. Ученикам не полагается звонить по мобильнику в школе, даже на переменах. Но я же из выпускного класса, поэтому она ничего не говорит.
– Веселимся вовсю. Остановились в гостинице Нассау. Пафосное место.
– Вы в Принстоне.
Отель прямо в центре города, в пяти минутах ходьбы от дома Вассерманов. Я содрогаюсь от ужаса, представив, как мама Даники и моя мама стоят в одной очереди в аптеке.
– Да, – смеется брат. – Ну и что? Мама сказала, что вы всех сделали в Атлантик-Сити, поэтому нужно начинать сызнова на новом месте.
И с чего я решил, что Баррон поможет матери? Он только потакает ей во всем и делает еще хуже. Ох, брат же говорил на похоронах про какую-то картину. Как я не понял сразу, к чему все идет.
– Ладно, неважно. Давай где-нибудь встретимся часов в шесть? Я смогу улизнуть с ужина и пропустить самостоятельную работу.
– Да мы прямо сейчас приедем. Мама сможет тебя отпросить. Поедим суши.
– Конечно, договорились.
От Принстона ехать минут двадцать, но они появляются только через полтора часа. Я как раз занимаюсь работой над ошибками: сплошное мучение, ведь контрольную по физике я провалил исключительно по глупой невнимательности.
Когда меня вызывают в учительскую, я вздыхаю от облегчения.
Баррон в сером костюме вальяжно облокотился о секретарский стол. Очки черные нацепил. Мама, тоже в черных очках, наклонилась и подписывает какую-то бумагу. На ней огромная черно-белая шляпа, черные перчатки и черное платье с глубоким декольте, волосы убраны под дорогой шелковый шарф.
Видимо, это такой своеобразный траурный наряд.
– Привет, мам.
– Привет, зайчик. Надо съездить к врачу. Он хочет удостовериться, что тебе не передалась болезнь, сгубившая твоего брата, – мать поворачивается к секретарю (похоже, мисс Логан до глубины души возмущена разворачивающейся перед ней сценой), – знаете, такое иногда передается по наследству.
– Боишься, у меня тоже обострение будет? Между седьмым и восьмым ребром? Может, ты и права, это действительно передается по наследству.
Мама сердито поджимает губы, а Баррон с силой хлопает меня по плечу:
– Пошли, шутник.
Мы идем к парковке. Я засовываю руки в перчатках поглубже в карманы форменных брюк. Брат вышагивает рядом. Две верхние пуговицы белоснежной рубашки расстегнуты, чтобы все могли полюбоваться на его загорелую шею и новенькую золотую цепь. Интересно, а талисманы у Баррона есть?
Мама прикуривает сигарету от позолоченной зажигалки и глубоко затягивается:
– Ты же вроде сам хотел, чтобы мы тебя забрали? В чем дело?
– Я только хотел, чтобы Баррон рассказал, где спрятаны тела.