Я усаживаюсь на пол. Как здорово было бы сейчас оказаться подальше отсюда! Протягиваю руку и пытаюсь сосредоточиться. Колдовать мне все еще внове, тело непроизвольно сжимается в ожидании отдачи – в ожидании боли и беспомощности.
Рука опускается на стул, и все становится подвижным и текучим. Я чувствую наложенное проклятие, его невидимые нити, чувствую даже человека под ним. С почти физическим усилием срываю магический покров.
Открываю глаза. Надо же – сам не заметил, как их закрыл.
Передо мной стоит мужчина, живой – на щеках румянец. На нем белая майка и трусы. Во мне вскипает безумная надежда.
– Генри Янссен, – зову я дрожащим голосом – узнал его по фотографии из досье.
Но он падает. Кожа стремительно сереет. Я вспоминаю, как мы тогда пытались разыграть смерть Захарова. Плохо получилось, неубедительно. Глядя на Янссена, я вижу, как бывает на самом деле – он умер, это совершенно очевидно, будто лампочка перегорела.
– Нет!
Я подползаю к нему.
Отдача обрушивается внезапно. Мое тело сотрясают судороги, руки и ноги удлиняются, становятся похожими на паучьи лапы, тянутся к потолку. Я словно сделан из стекла, и от каждого движения по мне расползаются тоненькие трещинки, они ширятся, и я разваливаюсь на куски. Пытаюсь кричать, но вместо рта комок земли. Туловище выворачивается наизнанку. Я бьюсь в агонии. Непроизвольно поворачиваю голову – на меня невидящими глазами уставился мертвец.
Прихожу в сознание. Я весь мокрый от пота, а рядом лежит мертвый Генри Янссен.
Болит каждый мускул. Глядя на труп, я не чувствую совершенно ничего. Надо как-то от него избавиться, и побыстрее. Почему я примчался сюда так поспешно? Почему решил, что смогу вернуть его к жизни? О чем вообще думал? Я же ничего не знаю о магии трансформации, о ее законах. Не знаю даже, можно ли превратить предмет в живое существо.
Но мне уже все равно. Я так устал, мне все равно.
Словно чувство вины наконец достигло критической отметки, и теперь я не чувствую вообще ничего.
Самым разумным было бы превратить его обратно в стул, но я не выдержу еще одного приступа отдачи. Похоронить его? Но я не успею вырыть достаточно глубокую могилу.
Утопить где-нибудь? Но вряд ли у меня получится: непонятно даже, заведется ли машина. Наконец я вспоминаю про стоящий в подвале морозильник.
Мертвеца тащить труднее, чем живого. Не тяжелее, а именно труднее – он обмяк и не двигается, не опирается на подставленную руку, не цепляется за шею. Просто не шевелится. Зато не страшно уронить или поранить.
Я волоку Янссена вниз по лестнице. Его тело сползает со ступеньки на ступеньку с отвратительным глухим стуком.
Вытащив из морозилки заиндевевшую коробку с остатками вишневого мороженого, я ставлю ее на старый отцовский верстак. Потом просовываю одну руку под шею трупа, а другую – под коленки, тащу и тяну изо всех сил, пока он наконец не оказывается в морозильнике. Чтобы полностью закрыть крышку, приходится согнуть руки и ноги. Кошмар какой.
Я обещаю самому себе вернуться сюда, завтра или послезавтра, вернуться и трансформировать его.
Глядя на холодильник, в котором лежит мертвый Генри Янссен, я вспоминаю о Филипе, как он лежал в гробу в похоронном бюро. Фэбээровцы засняли на пленку неизвестную женщину около его дома. Теперь-то я точно знаю, что сам убил тех людей, из досье, а значит, они идут по ложному следу. Между убийствами нет никакой связи: тот, кто застрелили брата, не имеет отношения к шести пропавшим и, наверное, даже не знает о них.
Может, надо повременить с собственными преступлениями и подумать, кто помимо меня подходит на роль убийцы.
Машина заводится с пол-оборота – ну, хоть одна хорошая новость за последнее время. По дороге в Веллингфорд я ем вишневое мороженое и размышляю о красных перчатках, пулях и чувстве вины.
Глава седьмая
Рано или поздно все равно придется пойти в столовую.
Я отправляюсь на ужин. Даника и Сэм сидят за одним столом с Джилл Пирсон-Уайт и членами школьного шахматного клуба. Иду к ним и вдруг замечаю рядом с Даникой Лилу, девушки о чем-то разговаривают. Могу себе представить, какая сейчас произносится пылкая речь о правах мастеров и «Сглазе».
Я резко разворачиваюсь, и взгляд вдруг цепляется за ярко рыжую шевелюру Одри.
– Привет, – здороваюсь я, плюхнувшись рядом с ней.
Тут же сидят Грег Хармсфорд, Рауль Пэтак и Джереми Флетчер-Фиске. Удивились, что я к ним подсел. Грег с угрожающим видом вцепился в вилку. Срочно нужно сказать что-нибудь, желательно умное. Я с Одри уже не встречаюсь, сейчас Хамсфорд ее парень, но он опасается, что между нами не все кончено. Наверное, из-за той вечеринки: она пришла туда с ним, а целовалась в итоге со мной.
Есть разные способы заставить людей сделать по-твоему. Проще всего, когда ваши интересы пересекаются. Можно заинтересовать простачка, пообещав ему деньги, но только если он по натуре жаден. Надеюсь, Грег обрадуется возможности отомстить и купится, а остальных я как-нибудь отвлеку. Он наверняка достаточно разозлился и захочет выставить меня дураком. Только бы не разозлился слишком сильно и не полез драться.