Красная перчатка

Вышеня посмотрел на него, как рублем одарил, и смущенный холоп сразу понял, что хотел сказать ему боярский сын, но не смог в присутствии Клауса. Он бросил опасливый взгляд на ваганта но тому не было никакого дела до того, по какому обряду крестится Истома. Студиоз лишь глянул на Вышеню, радостно осклабился и продолжил набивать походные сумы всякой всячиной.

Вся проблема заключалась в том, что вместе с Вышеней пришлось переименовать и холопа. Он достаточно сносно говорил на немецком языке, правда, иногда коверкая слова. Но это не могло привлечь особого внимания: примерно на таком диалекте общались друг с другом практически все племена и народности Sacrum Romanum Imperium — Священной Римской империи, населявшие берега Балтийского моря. В том числе и чистокровные немцы. В немецком языке, на котором разговаривали ганзейские купцы, присутствовало столько иноземных слов, что иногда казалось, будто Ганза — это неизвестное государство, а не часть германского мира. Впрочем, почти каждый город в Саксонии, Баварии и Швабии имел свое особое произношение, не говоря уже о Любеке.

Теперь Истому звали Вент Фишгорст. Конечно, у рыцаря и оруженосец должен быть представителем дворянского сословия, но мессир Реджинальд, посмотрев на физиономию холопа, лишь сокрушенно покачал головой — этот номер не пройдет. Чисто русская курносая мордаха с голубыми глазами никак не тянула на аристократический облик представителя высшего западноевропейского сословия. Поэтому Истоме придумали сказку, будто он родился в городе Штральзунд, который находится в Мекленбургском герцогстве. Там проживало много онемеченных славян, и Вент Фишгорст вполне мог сойти за одного из них. А в том, что у бретонского рыцаря оруженосец — немец, не было ничего предосудительного и странного; обедневший представитель рода де Брисэй просто не имел финансовых возможностей содержать в своих ближайших помощниках дворянина из Бретани.

— Что за суета? — стараясь быть спокойным, спросил Вышеня.

Ответил вагант:

— Мессир, нам нужно ноги в руки — и бежать подальше от Любека! Вы проткнули своим мечом рыжего Хунрада, сына любекского бургомистра Хинрика Папа! Его папаша не успокоится, пока нас не вздернут на рыночной площади. Да и я, нужно сказать, тоже хорош. Пробиваясь к выходу, мне пришлось порезать кое-кого своим ножичком, — а что оставалось делать в такой заварухе?! — и теперь дорога в Любек мне навсегда заказана. Собственно, и отсюда тоже, если не успею вовремя удрать. Так что, мессир, принимайте решение. Куда вы, туда и я.

— Может, вам, дорогой мой Клаус, не стоит так сильно рисковать? Одно дело — моя провинность, а другое — несколько легких ранений вашим ножом по пьяному делу.

— Не такие уж они и легкие… — буркнул вагант. — Меня здорово прижали, пришлось потрудиться на славу. Поэтому мне совсем не улыбается участь опасного буяна и бродяжки, посмевшего поднять руку на уважаемых любекцев.

— Что ж, ваша правда… Уходим! Только тихо. Чтобы не проснулся всеми уважаемый герр Гойстен, наш привратник. Но, думаю, сейчас он спит без задних ног — время уже близится к утру, когда сон наиболее крепок.

Им и впрямь удалось выскользнуть из дома фрау Мюнихс незамеченными.

— Идем к воротам! — сказал Клаус.

— И там нас поймают, как глупых куропаток, — насмешливо ответил Вышеня, который наконец обрел способность здраво рассуждать и действовать. — Я уверен, что Зиман уже сообщил городской страже о сражении в «Красной селедке». Несомненно, что и бургомистр знает о гибели сына. Отсюда вывод — именно возле городских ворот нас и будут ждать в первую очередь. Так что поменьше шумите и топайте за мной.

— Куда? — спросил вагант.

— Узнаете, — коротко ответил Вышеня. — Всему свое время…

К жилищу Кордта они подошли, когда начало светать. Его приземистая хижина была расположена весьма удачно, с точки зрения контрабандистов — неподалеку от порта но в некотором отдалении от таких же строений, где влачила жалкое существование любекская портовая голытьба — на берегу крохотного заливчика, скрытого от посторонних глаз густыми зарослями. Рядом был сооружен примитивный причал — несколько досок, положенных на тонкие сваи — и тихо покачивалась на мелкой волне приличная с виду лодка с мачтой под парус. Она сильно отличалась от обычных рыбачьих посудин подобного рода большей длиной и изящными обводами. Похоже, лодка старика Кордта могла стремительно мчаться по волнам при хорошем попутном ветре.

— Постойте вон там, — сказал Вышеня, указывая своим попутчикам на свободный от зарослей участок; место не просматривалось со стороны хижины. — И ждите меня, сколько потребуется.

— Хозяин, а ежели случится какая-нибудь заваруха? — спросил Истома, который вооружился, как на войну: у пояса короткий меч, обязательный для любого новгородца засапожный нож, лук и колчан со стрелами.

— Держи лук наготове, — коротко бросил Вышеня и размашистым шагом, уже не скрываясь, направился к жилищу Кордта.

— Да понял я, понял… — пробурчал Истома. — С вами, мессир, я постоянно влипаю в разные переделки. Так и башки недолго лишиться.