Красная планета

Саметь было село под Костромой на Волге, откуда был родом его прадед-священник. Все что он знал о нем, он знал от матери, у которой сохранились старая фотография ее деда и рулон миллиметровки с родословной. А мать знала от своих теток Нины и Ани, дочерей священника то есть. В конце 70-х мать на лето часто брала Сашу с собой на Волгу, где доживали век две старухи с холодным и цепким взглядом. В Плёс. Это был городок с крышами, крашенными суриком, заросший лопухами, сонный и пыльный, с одной-единственной улицей, тянувшейся вдоль стоячей, как озеро, Волги. Все овраги были излазаны, велосипед сломан, купаться холодно. Скучнее места не придумаешь. А мать, наоборот, подолгу сидела над рекой, думая неизвестно о чем и даже напевая. За вечерним чаем начинались бесконечные разговоры о прошлом, которые маленький Саша не слушал и теперь жалел, что не слушал. Когда старух не стало, а дом продали, история с Волгой забылась. Все, что Саша знал, что его прадед, отец этих старух, был священником в какой-то деревне и что перед самой войной его арестовали. Ничего, кроме фотографии, которая стояла у матери на комоде, от него не осталось, даже могилы. И было название села, которое иногда всплывало в разговорах с родственниками из Таллинна, тоже каким-то боком связанными с невысоким коренастым человеком в рясе, который годами упрямо смотрел мимо Саши с желтой фотографии – как будто разглядывал что-то за спиной и у фотографа, и у своих нерадивых потомков. И вдруг эта Саметь – вот она, семьдесят километров. Судьба? Случай?

У старухи Ани было “вострое” лицо и белые как снег волосы. А Нина – крупная и рыхлая, с не по-женски выпуклым лбом; один глаз затянут мутной пленкой. Их дом стоял прямо на берегу – каменный, двухэтажный, с умывальником в сенях, куда бабка Нина водила Сашу по темному коридору. Он помнил, как ее сухие пальцы по-птичьи цепко впивались в руку… Он был рад, что Драматург отказался и что он едет на поиски Самети в одиночестве.

Машин на трассе почти не было, и такси мчалось, взлетая на незаметных горках. День начинался солнечный, снег искрился. Поле покрывали крыши избенок, слева торчала свечка-колоколенка, а за полями пряталась Волга. Ближе к полудню подтаяло и на дороге засверкали лужи. Небо нежно-голубого, как на итальянских фресках, цвета покрылось трещинами печных дымков. Грачи, сидевшие на сугробах, брезгливо слетали, когда машина проносилась мимо. Птицы были похожи на сбежавшие с вешалки пиджаки и фраки. Год назад, когда у Саши вышла книга, он мнил себя такой же важной птицей. Но жизнь повернулась так, что теперь нелепым казалось то, что вчера он считал важным. Как хорошо, что этого не было больше.

Они перевалили по мосту через реку и въехали на круглую, обставленную желтыми особняками, площадь. За пожарной каланчой машина нырнула в переулок. Они снова поднялись на мост, только поменьше, через приток Волги. За мостом стоял монастырь, а за деревней тянулись, сколько хватало взгляда, поля и чернели перелески. Наконец мелькнул указатель “Саметь” и шофер сбавил скорость. Машина медленно въехала в пустое, словно заброшенное, село и остановилась на площади, обсаженной голубыми елками. Саша опустил стекло. “Где тут церковь?” – спросил он в окно. “Церковь…” – повторила тетка, у которой он спросил, и поставила сумку на снег. Огляделась она так, словно первый раз видела эту деревню. Потом спохватилась и махнула рукой: туда, прямо.

Церковь стояла на краю деревни, а дальше тянулось до горизонта поле. Саша дернул ручку и вышел из машины. Он готовился к худшему, к разорению, но и храм, и тонкая колокольня с оборванными веревками колоколов, и ворота, и угловая ротонда, и даже флюгер в форме ангела – сохранились. Судя по снегу, ни во двор, ни в саму церковь никто не заглядывал. Саша по сугробам обошел храм, но через окна, забранные решеткой, ничего видно не было. Он вернулся к машине и расплатился, он решил? что останется. Когда таксист уехал, подул холодный, по-весеннему порывистый, пахнувший талой водой ветер. Неба было так много, что Саша почувствовал себя по-сиротски никому не нужным. “Что ты хотел здесь найти?” – с тоской спрашивал он себя. Он пожалел, что отпустил машину.

В досках, которые были свалены за сторожкой, Саша обнаружили лопату. Он скинул куртку, а потом шапку и перчатки. Вскоре от ворот к храму протянулась похожая на траншею дорожка. Когда Саша расчистил вход, он сел на сугроб и с наслаждением ощутил боль в спине и руках. Он не чувствовал холода, и никаких сомнений больше не осталось тоже. С каждой лопатой снега он как будто отбрасывал тоскливые мысли. Саша решил расчистить всю церковь и уже взялся за работу, но заметил мужика. В оранжевой куртке, тот шел с поля, и Саша окликнул его. Они закурили, потом Саша спросил, кто в деревне самый старый житель. “Есть одна бабка, – ответил мужик. – Геля”.