Красная планета

“А где живет?” Оранжевый” беспомощно, как та тетка с сумкой, заозирался, потом ткнул сигаретой в улицу: “Там”. “А куда ей деться?” – это он ответил на вопрос, дома ли бабка. “А это Волга?” – спросил Саша. “Волга там, – показал мужик на дальние деревья. – Это море”.

Баба Геля жила на краю деревни. Она стояла у крыльца с прищепкой во рту и развешивала белье, и посмотрела так недобро, что Саша сразу все выложил: и про священника, и что он ему родственник. “А кто сказал?” – Это она спросила про свой адрес. “Мужик в оранжевой крутке”. – “В оранжевой! – Бабка подхватила таз и развернулась. – Не знаю такого”. Она открыла дверь и уже на пороге добавила: “Теперь все кто в оранжевой, кто в желтой. Нешто в цирке (голос у нее сделался резкий). – Чего встал! Заходи в избу, из Москвы…”

“Отца-то́ Сергия? – переспрашивала она, окая. – Ко́нечно, помню. По́чтальонка письма принесет, нам ро́здаст, мы и бегом. Письмо о́тдадим, матушка Екатерина по конфете даст, нам и любо”. Она разливала чай и разглаживала руками салфетку, то сердито, то виновато поглядывая на Сашу. Потом баба Геля рассказывала о какой-то Прасковье Малининой, что при ней был колхоз и большое хозяйство, и вымена “как бардянки” (она показывала руками). А что такое “бардянки”, она не могла объяснить, и замолкала. “А теперь всё не сво́ё, а ино́странное, – сердилась она. – А сво́его нет. Ой! Да что ты ничего не ешь-то”. И придвигала вазочку с “Коровкой”. Саша подпирал кулаками горящие щеки. “Отца-то́ Сергия? – Как будто спрашивала себя баба Геля. – Ко́нечно, а как же…” Но по ее растерянному взгляду было видно, что она больше ничего не может вспомнить. “С дамбы как направо – первый дом ихний был. А Прасковья Андревна, та на другом ко́нце жила. Дом-то́ у нее и всегда простой был. Даже когда депутаткой стала. И всех-то́ о́на привечала, и всем помогала, и прию́тит, и накормит…” И баба Геля снова начинала рассказывать о мифической Прасковье, как при ней было хорошо и как теперь всё распродали, остались только эти в оранжевых куртках, а кто эти? И Саша чувствовал, что лицо его горит, он засыпает. “А как покрестили, церковь-то́ и закрылась”, – услышал он. “Так вы крещеная, баба Геля?” – “Ко́нечно”, – ответила она. “А кто вас крестил?” “Как кто? – не понимала она. – О́тец Сергий, кто ж еще…” (Она снова разглаживала салфетку). “Это перед войной?” – “Перед ней, окаянной”. “Но тогда же запрещено было”. “Так меня тайком-то́ крестили, – сказала она. – Я тогда все бо́лела, бо́лела. Скрючило меня то́гда всю (она прижала кулачки к плечам). Врачей-то́ мать обошла, а те “не знаем” говорят. Ну и отнесла к отцу Сергию”. “И что?”.

“Найди Бога, врач сам найдется, сказал. Ну и по́крестили меня”. – “И что?” – снова нелепо повторил Саша. “А выздо́ровела я, что”.

“Найди бога, врач сам найдется…” Единственные слова, которые достались ему от прадеда. “Геля, Геля… – соображал он уже на улице. – Ангелина, что ли?” Он набрал номер и заказал машину обратно. По пути в Кострому он обнаружил в кармане

“Коровку”, которую, значит, тайком сунула ему эта самая Ангелина. “А нам и любо”, – повторил Саша. Они снова ехали по пустым белым полям, распугивая грачей, которые нехотя взлетали и тут же садились. Саша вспомнил, что не крещен, и, наверное, не имеет права на все это. И тут же ответил: “Какая глупость”. Какое право? На что “это”? У него не было отношения к “церковному”, если не считать юности, когда он ходил по московским церквям и неловко крестил лоб на службах. Но зачем он ходил туда? То, что случилось сегодня, не складывалось в цельную картину. Оно было как те оборванные веревки на колокольне.

Мальчишка, который шел по обочине, то и дело останавливался, чтобы разломать лед на лужах. На спине у него болтался красный школьный рюкзак. Саша зачем-то попросил таксиста притормозить.

“Подвезти? – сказал он в открытое окно. Мальчишка ничего не ответил, а дернул ручку и по-хозяйски забрался в машину. Когда они тронулись, он так же молча уставился в окно. “Учишься?” – спросил Саша. Не поворачивая головы, мальчишка коротко кивнул. “А кем хочешь стать?” – “Не знаю”, – был ответ. “Ну, какой предмет тебе нравится?” – не унимался Саша. “Не знаю”, – снова дернул плечом мальчишка. “А как зовут тебя, “не знаю”?” – пошутил таксист. “Ваня”, – ответил он. Они еще несколько минут ехали в тишине. “А где бы ты хотел жить?” – спросил Саша и протянул ему “Коровку”. Мальчик сунул конфету в карман и ничего не ответил. “Здесь? – спросил Саша. – Или в Костроме? Или в Москву поедешь?” Ответ был тот же: “не знаю”. И тогда Саша спросил последнее, что пришло ему в голову: “О чем ты мечтаешь?” Тот улыбнулся беззубым ртом и выпалил:

“Чтобы лето и на мопеде гонять… Здесь! Стой!” Он задергал ручку, и машина остановилась. В зеркало было видно, как мальчишка спустился под откос и, увязая в снегу, пошел вдоль поля, как будто искал что-то или хотел спрятать.