Красная планета

– Я даже зарисовал одну штуковину. Вот, смотрите. Здесь зажимают, а сюда клинья. Вы не поверите, что происходит. Никогда не догадаетесь. Ноги распухают, а кровь идет из пальцев. Дальше, если устройство с шипами, сходят ногти. Да, да, именно в такой последовательности. Когда вытекает жир, человек обычно теряет сознание. Ну, ему дают понюхать какой-то соли, иначе какой смысл? А суставы и кости дробятся только под занавес…

– Слушайте, зачем такие подробности? – не выдержал Саша. – Мы за столом.

– А город, – ВВ пожал плечами. – Такой.

– Какой?

– И ублажать, и истязать. В этом они достигли высот потрясающих, просто выдающихся. Сепсис или болевой шок? Остановка сердца? Когда сдирают кожу, например? А когда сжигают? Лопаются или вытекают? Медицина не успевала за палачами. Вы кошек в детстве мучили?

Он покатил в сторону Саши персик.

– Но зачем? – Саша поднес его к губам. – Что это дает?

Мякоть была приторной и сочной.

– Дух, – ответил ВВ.

Он сказал это шепотом и пошевелил бровями.

– Истязая плоть, получали дух. Соорудили машину по его извлечению. Это, между прочим, и погубило Рим – новообращенных-то были тысячи. Я не говорю про отдельные случаи, распинать вверх ногами было меньшим из изысков. Зрителю все время требовалось что-то особенное. Но если Бог есть дух, то Рим…

– Позвольте тогда и мне, – Саша перебил его. – Метод, распространенный в наших палестинах.

Он придвинул к себе лист бумаги и взял карандаш:

– Если сделать наконечник округлым и смазать жиром, – Саша нарисовал длинный шест… – то он раздвинет внутренности и выйдет примерно между ключицей и лопаткой. При этом человек жив, сердце его бьется. Казнь тяжестью собственного веса, и медленная.

– Есть время подумать о душе, – заметил ВВ.

Он прошелся взглядом по углам, как будто хотел перекреститься.

– Посмотрим? – напомнил Саша. – Все-таки две границы, три государства. Про то, что случилось с Фришем, и не говорю.

– Сейчас, только огонь, – согласился он.

– Огонь?

– Это художественные мастерские, – напомнил он. – По технике безопасности тут запрещен газ.

– Что за дикая мысль, огонь в жару.

– Подвалы времен Тертуллиана, – он постучал ногой по плитке. – Кирпич мокрый, а мне надо сушить картины. Город на болотах. Пётр и Пётр. Спичек не найдется?

ВВ снял со стены металлический щит, под которым открылась топка, и бросил несколько поленьев на решетку. Смял и сунул газету, щелкнул зажигалкой.

Огонь быстро разгорелся, полетели искры.

– Крест хорошо и кол хорошо… – он пристально смотрел на пламя. – Но все-таки настоящее очищение – это огонь. Во время сожжения читалась даже специальная молитва. Напутственная. Вот вы сказали про марки…

Он неожиданно взял другую тему.

– Я собирал в детстве… – откликнулся Саша.

ВВ потер руки:

– Да! – воскликнул он. – Я тоже. У нас в городке был киоск, там работала женщина. Я ее хорошо помню – в таких специальных перчатках без пальцев. Вот вы – что собирали?

– Космос и спорт, – ответил Саша.

– Фи, спорт.

– А вы искусство, конечно?

– Рембрандт на деньги от школьных обедов.

За разговором ВВ как бы между делом открыл тубус.

– Ждешь на морозе, – продолжал он, – пока тетка эта в перчатках распаковывает коробки…

Папиросная бумага упала на пол, ВВ поднял ее и бросил в огонь.

– …а потом оказывается, что искусство не завезли.

– А где старик? – вырвалось у Саши.

– Вы открывали, что ли?

– Нет, но Фриш…

Саша смутился.

– Если я ничего не путаю, тут должны быть…

ВВ наконец развернул холст полностью и прижал его углы стаканами. Саша встал из-за стола и взглянул на картину. На ней были изображены мальчик и девочка, по колено стоявшие в море. Мальчик стоял вполоборота и тянул игрушечный парусник, а девочка смотрела прямо на зрителя, то есть на того, кто окликнул ее с берега. Собственно, Саша и был этим зрителем. Одной рукой девочка держала зонтик от солнца, а другой – юбку. Под оборками розовели голые коленки. В рифму к игрушечному паруснику художник изобразил на горизонте настоящий корабль. Это была акварель, сквозь краску проступал даже карандашный контур. А вторая работа совпадала с той, которую он видел, это была шелкография.

– Такие печатались пачками, – он развернул шелкографию к Саше. – Это Херман Броод – секс, наркотики и рок-н-ролл. Популярная фигура в Нидерландах.

– Не слышал.

– Так он уж помер! – отмахнулся Вадимыч. – У Фриша много любителей, в основном по части каннабиса. Броод у них гуру. А здесь вечные ценности.

Он провел тыльной стороной ладони по акварельным фигуркам:

– Будущий глава Гаагской школы вырос в лавке римского менялы. Какой-то заезжий заметил, что еврейский парнишка неплохо рисует, и папаша тут же отправил мальчика учиться. Жизнь двинулась по другому руслу, никаким художником становиться он не собирался, это уж точно. Говорят, это был кто-то из русских, пенсионер Академии. Так что в каком-то смысле вашего Соломониуса вы встретили.

Он вопросительно посмотрел на Сашу:

– Что с вами? – и сам себе ответил: – Да какая разница.

ВВ поднял стакан, и картина с беспомощным шелестом свернулась.

– Они мне так надоели… – сказал он с грустью. – Да?

– Вы что? Псих!