Красная площадь

Когда зазвонил домофон, он нажал кнопку, которая открывала дверь подъезда, и стал ждать, глядя на подслеповатый экранчик монитора, куда передавалось изображение с укрепленной над входом в квартиру следящей камеры. В прихожей стоял плотный запах оберточной бумаги и картона. Продолговатые, прямоугольных очертаний свертки рядами стояли вдоль стен, оставляя свободным лишь узкий проход. Их было чуть меньше сотни — примерно столько, сколько живописных полотен насчитывала богатая коллекция Павла Григорьевича. На полиэтиленовой пленке, которой были обернуты свертки, лежали неподвижные блики электрического света; между рамами были проложены специальные амортизирующие уголки, исключавшие возможность случайного повреждения того, что непосвященные должны были принять за бесценные произведения живописного искусства начала прошлого века.

Вскоре на мониторе появилось искаженное перспективой лицо Волосницына, и Скороход, не дожидаясь звонка, открыл дверь. Начальник охраны переступил порог и, обменявшись с хозяином вялым рукопожатием, оглядел загроможденную свертками прихожую.

— Я вижу, у тебя все готово, — констатировал он. — Стало быть, действительно не передумал. Не жалко?

— Себя жальче, — сухо ответил Скороход.

— Это факт, — вздохнул Волосницын. — Стало быть, осиротел?

— Вроде того, — ответил Павел Григорьевич. Он заметил, что Волосницын то и дело поглядывает на запертую дверь гостиной, и эти взгляды ему совсем не понравились. — А у вас все готово?

— У нас всегда все готово, — бодро заявил Олег Константинович. — Ох, рано встает охрана! Ребята сейчас разгонят старух из сквера, — добавил он деловито. — А то подвернется кто-нибудь под шальную пулю, хлопот потом не оберешься!

— Может, зря? — засомневался Скороход.

— Что значит «зря»? Тебе охота, что ли, за какую-то старую варежку в суде отвечать? Или, того хуже, за ее внука?..

— Да неохота, конечно, — вздохнул Павел Григорьевич. — Но как-то все это очень демонстративно. Если он заметит…

— Ну и что, что заметит? Если заметит, поймет, что ты ждешь нападения и принимаешь меры предосторожности. Так это должно быть заранее ясно даже такому психу, как он. Все равно другого случая у него не будет. Машина бронированная, а противотанкового гранатомета у него, надеюсь, нет, так что в пути она ему не по зубам. Нет, твой Молчанов все очень хорошо рассчитал. На мой взгляд, даже слишком хорошо… Тебе не кажется, что он подозрительный тип?

— Мы все здесь подозрительные типы, — заметил Скороход. — И потом, ты не возражал, когда я его нанимал.

— Да я и сейчас не возражаю, — пошел на попятную Волосницын. — Просто нервишки шалят, вот и мерещится всякое… Ну что, приступим?

— Валяйте, — повторил Павел Григорьевич и отступил в проход, ведущий на кухню, чтобы не мешать грузчикам.

Ему было очень интересно посмотреть, как все будет происходить внизу, но он сдержал любопытство. Во-первых, Павел Григорьевич еще на стадии обсуждения плана дал себе слово, что во время погрузки не выйдет из квартиры, оставив коллекцию без присмотра. Во-вторых, там, внизу, делать ему было решительно нечего. Помочь охране он не мог ничем, а вот отвлечь от дела мог запросто, потому что тогда они будут вынуждены разрываться между необходимостью беречь его, защищать липовые картины и ловить Твердохлебова. А им дай бог справиться хотя бы с одной задачей, и лучше всего — с последней…

В коридоре шаркали грубыми ботинками, шелестели полиэтиленом, шуршали оберточной бумагой и негромко переговаривались. Лифт гудел и лязгал, совершая непрерывные челночные рейсы между первым и четвертым этажом, с лестничной площадки доносился голос Волосницына, который, не найдя своим талантам лучшего применения, пытался руководить грузчиками. «В сторонку отойди, — сдавленным от натуги голосом посоветовал ему кто-то, — а то торчишь посреди дороги, как этот…» Волосницын обиженно умолк, вызвав на лице Павла Григорьевича злорадную улыбку.

Скороход присел на стул рядом с запертой дверью гостиной, и спрятанный за поясом пистолет немедленно уперся ему рукояткой в живот, а стволом — ну, сами понимаете куда. Улучив момент, когда на него никто не смотрел, Павел Григорьевич поправил его, сдвинув вбок, чтобы ненароком не отстрелить себе то, чем привык дорожить не меньше, чем картинами и деньгами. Сидеть с заряженным пистолетом в штанах было очень неуютно и как-то глупо, но Скороход крепился, полный решимости продырявить насквозь всякого, кто попытается под шумок сунуться в гостиную, к настоящим картинам.