Красная площадь

Он потянул на себя ручку и толкнул дверь, но тщетно: водитель, тоже руководствуясь не столько разумом, сколько спасительными рефлексами, при первых же признаках опасности машинально заблокировал центральный замок. Твердохлебов, будто мог что-то видеть через тонированное стекло, еще раз презрительно ухмыльнулся, убрал кулак с выставленным средним пальцем, опустил темный лицевой щиток, взялся обеими руками за руль и дал газ. Мотоцикл взревел и сорвался с места, картинно встав на заднее колесо, и только теперь Павел Григорьевич боковым зрением заметил Молчанова.

Человек в темных очках неторопливо шагал куда-то прочь от места событий, где чадно полыхал банковский броневик и бестолково суетились с автомобильными огнетушителями пришедшие в себя охранники. Скороход задохнулся от гнева, решив, что его в очередной раз обманули и что этот негодяй, вдоволь налюбовавшись зрелищем, которое и впрямь было достойно увековечения если не в стихах или на холсте, то хотя бы на пленке малобюджетного телевизионного боевика, решил под шумок убраться восвояси. Потом он заметил в руке у Молчанова пистолет, казавшийся непривычно длинным и громоздким из-за навинченного на ствол глушителя, и сообразил, что тот идет не куда глаза глядят, а направляется наискосок через скверик к единственному выезду из двора — как раз туда, куда, бешено газуя, мчался очертя голову Твердохлебов. Рука с пистолетом начала медленно подниматься.

— Ну! — закричал Скороход, заставив водителя испуганно обернуться. — Ну, чтоб тебя, чего ты ждешь?! Уйдет же!

Молчанов остановился. Рука с пистолетом на краткий миг замерла на уровне глаз. Потом пистолет коротко подпрыгнул, со среза глушителя сорвался и мгновенно растаял бледный дымок, и по бетонным плитам дорожки запрыгала, весело поблескивая на солнце, медная гильза.

Павел Григорьевич перевел взгляд туда, куда был направлен утяжеленный длинным глушителем ствол «стечкина», и впервые за последние две недели вздохнул с облегчением.

Глава 17

Клим сидел, раскинувшись на скамейке в скверике и подставив запрокинутое лицо солнечным лучам. Он знал, что его поза безумно раздражает всех, кто его сейчас видит, начиная от Скорохода и кончая засевшими по всем щелям спецназовцами ФСБ, но это его нисколько не волновало. К Скороходу он не испытывал ни малейшей симпатии, так что тот был волен нервничать сколько угодно, вплоть до летального исхода. Что же до спецназовцев, то им по роду службы положено стойко переносить все выпавшие на их долю тяготы и лишения. Мало ли что трудно! А зарплату вам за что платят? Хотите легких денег — ступайте в казино «Бубновый валет», там вам будут рады. Нет на свете такого казино, где не были бы рады охочим до легких денег дуракам…

Время шло, погрузка так называемых картин близилась к концу, а Твердохлебов все не появлялся. Клим старался уверить себя, что не переживает по этому поводу: не придет, и черт с ним, придумаем что-нибудь еще, — но на самом деле каждый его нерв мелко вибрировал от напряжения, словно чересчур натянутая струна.

Лениво посасывая сигарету, он думал об отставном майоре — вернее, не столько о самом майоре, сколько о том, чего тот успел наворотить за последние две недели. Во всем этом чудилось что-то неправильное, и, даже делая солидную поправку на прогрессирующее психическое расстройство Твердохлебова, Климу никак не удавалось уравновесить чаши своих внутренних весов.

Версия о том, что гвардии майора используют втемную, совершая его руками дерзкие ограбления, не выдерживала критики. Клим помалкивал об этом уже две недели, не без оснований опасаясь, что генерал Потапчук поднимет его на смех, но обгоревший клочок стодолларовой купюры, подобранный им вблизи места, где взлетела на воздух расстрелянная Твердохлебовым «ГАЗель», никак не шел у него из головы. Этот единственный клочок, естественно, не мог служить доказательством того, что вместе с взорвавшимся грузовиком сгорели два миллиона, но он вселял определенные сомнения. В конце концов, судя по тому, что удалось обнаружить на месте взрыва, горючих и взрывчатых материалов в той машине было достаточно для уничтожения и впятеро большей суммы.

Но бог с ними, с наличными. А векселя? Конечно, их можно обратить в деньги даже после всего, что случилось, но это так дьявольски сложно и результат настолько непредсказуем, что вся затея почти лишается смысла. Если кому-то были нужны только деньги, проще было ограбить кого-то другого или разработать новый план и спустя месяц-другой снова отобрать у Скорохода наличные.

Но нет! Второй налет, еще более дерзкий и бессмысленный, чем первый, последовал буквально через неделю, и во время этого налета Скороходу было прямо сказано: ты, мол, довел до самоубийства Сухова, а я доведу до самоубийства тебя.