Красная площадь

Первым делом майор, просунувшись в кабину, напрямую замкнул провода зажигания. Раздолбанный движок пару раз чихнул и завелся, вразнобой стуча изношенными цилиндрами и клапанами. Убедившись, что механический одр готов к движению, а Скороход еще не соизволил появиться на крыльце банка, Твердохлебов сделал то, без чего вполне можно было обойтись: открыл багажник, вынул оттуда заранее заготовленный продолговатый прямоугольник белого картона с четко выписанными на нем буквами — три группы по три буквы, разделенные небольшими, но ясно различимыми пробелами, — и прикрепил его поверх державшейся в разъемной пластмассовой рамке задней номерной пластины.

После этого он сел за руль, с лязгом захлопнул дверцу, вынул из-под соседнего сиденья автомат, снял его с предохранителя и передернул затвор.

В боковое зеркало ему был виден лишь кусочек крыльца. Когда там появилась и, мелькнув, скрылась из вида представительная фигура Павла Григорьевича Скорохода, гвардии майор поставил автомат торчком, прислонив его к пассажирскому сиденью, и опустил широкую загорелую ладонь на головку рычага переключения скоростей. Неестественно вывернув шею, он пронаблюдал за тем, как господин Скороход садится в машину. Машина была большая, черная и блестящая; она отдаленно напоминала «мерседес», но «мерседесом» не являлась. Твердохлебов понятия не имел, что это за марка, и ему опять пришло в голову, что для наверстывания упущенного нужны не три несчастных дня, а, как минимум, три года.

Неожиданно для себя майор понял, что хочет прожить эти три года — для начала хотя бы три, а там уж как получится. Хоть триста тридцать три. Он уже очень давно не испытывал желания жить, да еще такого властного, почти звериного, — наверное, со времен Афгана. И неизвестно, что послужило тому причиной — затеянная им (или не им?) война со всем белым светом, нежданно очутившиеся в руках шальные деньги, которые, как оказалось, так приятно тратить, или молодое, упругое тело ресторанной шлюхи, которую он так сильно удивил позапрошлой ночью. Пожалуй, все перечисленные причины, а заодно и множество других, менее заметных, но не менее важных и значительных, в какой-то миг собравшись воедино, продавили, взломали, разрушили и разметали по ветру стену, которую Иван Алексеевич воздвиг между собой и окружающим миром.

Ощутив внезапно пробудившуюся жажду жизни, Твердохлебов мысленно поблагодарил сержанта Сухова за подброшенную им идею насчет того, что Сипатого надо насадить на крючок. Он не сомневался, что Сипатый действует ради собственной выгоды. И в этом-то, скорее всего, и было его слабое место. Если человек идет на преступление исключительно ради денег, значит, деньги для него важнее всего на свете. Но это же превосходно!

Любящего мужа и отца ничего не стоит поставить на колени, захватив в заложники его семью. Любого приличного человека (по-настоящему приличного, приличного изнутри, а не только снаружи, как все эти новоявленные буржуи) можно заставить сделать все что угодно, пригрозив у него на глазах застрелить женщину или, еще лучше, ребенка, который вообще не понимает, что происходит.

А тот, для кого смыслом жизни являются только деньги и ничего, кроме денег, сам захватит в заложники кого угодно и недрогнувшей рукой возьмет за ноги младенца, чтобы размозжить его голову о забор. Зато, если наложить лапу на его мошну, он мигом сделается шелковым и станет бегать на задних лапках, как комнатная собачонка по команде «служить». Вот пускай и побегает, а когда прибежит куда надо, гвардии майор Твердохлебов просто шлепнет гниду и спокойно уйдет. Ясное дело, с деньгами. Куда ж нынче без денег-то? Обратно на дачу, грибы собирать? Так на даче, во-первых, засада, а во-вторых, грибы — дело такое… В общем, никуда они не денутся. А вот деньги…

Побывав позавчера в ресторане, куда его раньше было не заманить калачом и не загнать палкой, Иван Алексеевич нашел, что это недурно. Общение с проституткой (о чем еще месяц назад он не мог подумать без дрожи омерзения и брезгливости) тоже оставило у него самые приятные впечатления. Правда, по ходу этого общения он мог подхватить какую-нибудь гадость наподобие лобковых вшей или даже сифилиса, но в наше время это легко вылечивается — были бы деньги. Деньги! С деньгами настоящему мужику сам черт не брат. А еще говорят, что мужик без денег — не мужик, а самец.

«Да-а, — самокритично подумал майор, — надо же, чего наворотил! Всего-то штуку баксов потратил, а какие подвижки в сознании!»

Странно, но чувства вины перед покойной женой не было, даже за тот час, что он впервые в жизни провел в постели другой женщины. Во-первых, следовало честно признать, что та, другая, была намного красивее, стройнее и приятнее на ощупь, чем дорогая покойница; во-вторых, она мастерски выделывала в койке такие вещи, о которых боевая подруга гвардии майора вряд ли вообще когда-либо слышала. И, наконец, в-третьих, жена сама была во всем виновата: в отличие от Сереги Сухова, она со дня своей смерти ни разу не навестила мужа.