Красная площадь

Чтобы без оглядки полагаться на вчерашних школьников, которым завтра, быть может, предстоит прикрывать в бою твою спину, их нужно видеть насквозь — знать, что у них на душе, понимать, о чем они думают и как поведут себя в той или иной ситуации. Сейчас, издалека наблюдая за подростком, он не замечал признаков беспокойства — парень катался на доске, получая от этого процесса бездну удовольствия. Конечно, он то и дело поглядывал по сторонам, но это-то как раз было нормально: три уже пробило, а мужик, обещавший к этому времени подвезти еще сто баксов, что-то задерживается. Неужто кинул?

Если бы перед тем, как явиться сюда, парень побывал в ментовке, он вел бы себя иначе. Его бы подробно проинструктировали, как держаться на месте предстоящего захвата — как ни в чем не бывало, вот как, — и после такого инструктажа он бы двигался, как неисправный робот, а то и просто сидел бы в сторонке и вздрагивал от каждого громкого звука. Ну, не может же быть, чтобы пацан в свои четырнадцать лет был таким талантливым артистом и вдобавок убежденным стукачом!

Приняв решение — а, будь что будет, не обманывать же, в самом деле, геройского парня, — майор на всякий пожарный случай выжал сцепление, воткнул первую передачу и только после этого подал короткий звуковой сигнал.

Несколько голов повернулось в его сторону, но «деловой партнер» продолжал кататься на своей новенькой доске, со старательностью новичка выписывая сложные дуги и восьмерки. Твердохлебов хмыкнул, весьма довольный тем, что не ошибся в выборе временного союзника, и снова нажал на кнопку клаксона.

На этот раз малец обернулся, заметил его и, ловко изменив траекторию движения, покатил к машине. У самой бровки тротуара он спрыгнул на землю и ударил ногой по одному концу доски, так что другой сам буквально прыгнул ему в руки.

— А вы молодец, — сообщил он майору, наклонившись к открытому окну, — не обманули.

— Я никогда не обманываю, — честно ответил Иван Алексеевич.

— И не побоялись, что я ментов позову.

— Побоялся, — признался майор. — Но ты ведь не позвал? Давай садись. Или боишься?

— А чего мне бояться? — пожал плечами малец, забираясь в машину.

— Ну, мало ли, — плавно отпуская сцепление, сказал Иван Алексеевич. — Вдруг я приехал, чтобы убрать свидетеля?

— Вы что, сериалов насмотрелись? — насмешливо прищурился паренек. — Какой вам смысл меня убирать? Вас, кроме меня, видела целая куча народу, так что мой труп — это вам только лишняя статья.

— Надо же, какой ты грамотный, — похвалил Твердохлебов.

— А вы крутой, — не остался в долгу пассажир. — Как вы их!.. Действительно, как в кино.

— Подумаешь, — сказал майор. — Я, брат, в Афгане восемь лет прослужил, и не на складе, а в десантноштурмовом батальоне. Там еще не такое бывало, так что эти бандюги мне — плюнуть и растереть.

— А, — со странной, взрослой интонацией протянул малец, — так вы из этих…

— Из каких таких «этих»?

— Мой отец говорит, что тем, кто воевал в Афганистане, лучше бы об этом помалкивать, а не звенеть на каждом углу медалями, заработанными в захватнической войне. Он говорит, что вы оккупанты и каратели, ничем не лучше американцев и немцев.

Отбарабанив этот текст, парень уставился на Твердохлебова, ожидая ответа. «Дать бы тебе по шее, щенок», — подумал майор, но тут же взял себя в руки. Когда наши ребята гибли на той чертовой войне, этого сопляка еще и в проекте не было. Вот с его папашей гвардии майор Твердохлебов потолковал бы с превеликим удовольствием, а этот — ну что с него возьмешь? Повторяет чужие слова, как попугай…

— Историю пишут победители, — сказал он сдержанно. — Чьи слова, знаешь?

— Не знаю, — сказал мальчишка.

— И я не знаю. А жаль, слова-то правильные! Кто войну проиграл, тот и виноват. Он, стало быть, и есть агрессор, оккупант и каратель. А победителей не судят, им — почет и уважение. Да и не по своей охоте мы туда воевать пошли, а по приказу.

— А зачем выполнять глупые приказы? — демонстрируя ту самую независимость суждений, которой давеча так восхищался майор, с вызовом поинтересовался малец.

— Потому что есть присяга, воинский долг и устав, — сказал Твердохлебов, чувствуя, что сопляку эти слова вряд ли покажутся убедительным аргументом. — Мал ты еще, боец, — с сожалением добавил он. — Подрастешь — поймешь.

— Я не боец, — неожиданно заявил этот паршивец.

— Ну, будешь, — слегка растерялся майор.

— И не буду.

— Как так — не будешь? В армию, что ли, не собираешься?

— А зачем? Армия — школа жизни, которую лучше пройти заочно.

— Тоже отец сказал?

— Бабушка. Она считает, что в армии моего папу испортили, что он там стал грубым и подорвал здоровье. У него с детства сильная близорукость, а его все равно забрали служить, потому что как раз тогда был Афганистан и солдат не хватало.

Майор не стал говорить о том, что испортиться в армии человек не может по определению. Просто, если он на восемьдесят пять процентов состоит из дерьма, в армии это становится заметно — там ничего не спрячешь, и никакой войны для этого не требуется. Близорукость у него…