Красная река, зеленый дракон

– Вот тут, Константин, ты все совершенно верно говоришь. Ключевая фигура, если в отношении подобного такие слова можно применять, это Зеленый Дракон, viridi draco. «Драгоне верде», как сказал бы Дель-Фаббро. Но одну вещь ты не учел.

После этого Бадмаев сделал долгую паузу, допил чай из белой кружки, поставил ее со стуком на блюдце и произнес, подняв палец вверх, словно указывая на лампу:

– Дело в том, Константин, что Зеленый Дракон – это ты и есть.

Формула

Бадмаев решил рассказать Пивоварову сказку. Он так и проговорил, откинувшись на спинку стула, под светом пыльной лампочки в маленькой комнате: «Сейчас, Константин Васильевич, я расскажу тебе цыганскую сказку». И начал говорить.

Эта история началась очень давно. Еще в восемнадцатом веке. И очень далеко отсюда. С того, что в одном из обедневших дворянских родов, в Полтавской губернии, родился Григорий Иванович Карташевский. Сын священника, с самого детства он обладал склонностью к столь значимой науке, как математика. Поэтому неудивительно, что в итоге на его долю выпал нелегкий труд преподавания оной. Правда, не у себя на родине, а в Казанской гимназии. Откуда, впрочем, через несколько лет, он ушел без объяснения причин. Дальше путь его лежал в Москву, а потом и в Петербург. Где Карташевский стал директором департамента в главном управлении духовных дел иностранных исповеданий. Странные переплетения жизненных путей. Его возвели в чин попечителя Белорусского учебного округа, а уволили со службы по состоянию здоровья в 1835-м, в возрасте пятидесяти восьми лет. По тем временам – довольно солидный возраст.

К тому моменту Карташевский уже был состоятельным человеком, женившимся на сестре Аксакова, Надежде, в 1817-м. Аксакова взяла его фамилию. Познакомились они на квартире, где Карташевский читал ученикам свои лекции. В общей сложности у них было семеро детей. Про пятерых из которых сохранились хоть какие-то, обрывочные, скудные сведения. Например, то, что один из сыновей, Николай, был убит при обороне Севастополя. Но о двух старших сыновьях, Матвее и Якове, никаких упоминаний не сохранилось. Так, словно их навсегда вычеркнули из истории рода.

Кто-то считал Карташевского гением, кто-то просто взбалмошным и странным чудаком, соединившим в себе любовь к теологии отца и тягу к математике, наполнившую его сердце еще в ранней юности. Математику называют языком Бога. Как бы то ни было, время, проведенное в роли начальника управления духовными делами, отвечавшего не только за традиционные, например – католические или протестантские, ни и за более экзотические ответвления «инославия» в Российской империи, за языческие верования и буддистские практики, иудаизм и ислам, не прошли для Карташевского даром. На склоне лет он увлекся богоисканием в самом странном его проявлении. Чем, по рассказам, отпугнул от себя своих бывших учеников и поклонников по академической среде. Например, Лобачевского и Бертольса.

Произведенный после отставки со службы в чин тайного советника, а за год до своей смерти, случившейся в 1840-м – и в сенаторы, Карташевский уже почти не появлялся в Петербурге. Шум города и хозяйственные дела отвлекали его, и всю заботу о быте семьи взяла на себя супруга. Григорий Иванович, как шутили тогда, «удалился в лес». Точнее, нашел себе небольшой участок земли в южной части Петербургской губернии. И выстроил на нем дом. Дом стоял на краю леса, у луга, по весне и осени затапливавшегося мелководной безымянной речкой Кобринкой. Дом этот даже не был мызой в обычном понимании этого слова. Небольшое подворье, подходившее разве что для местных крестьян из «чухонского» населения этого края, обитавших тогда в округе. Но никак не для сенатора. Эти земли, разделенные еще в до-финское время между местными племенами, считались особенными. Оредеж, протекавший совсем рядом, когда-то был границей владений вожан и ижорцев, а после – новгородцев и подданных Великой Швеции. Земли, прилегавшие к реке, именовались «великим пограничьем».

Карташевский полностью погрузился в свои исследования. И вот однажды смог создать некую формулу.

Кто-то говорил, что это «формула, подтвердившая существования Бога», соединившая в себе множество вычислений и доказательств, сведенная буквально к нескольким знакам. Кто-то обвинял Карташевского в магических практиках и ереси, а другие просто сочли Григория Ивановича сумасшедшим. Однако, некие, научные, сугубо научные, по его мнению, изыскания позволили Карташевскому говорить о том что, его формула, действительно, подразумевает наличие во Вселенной какого-то, иного, начала, отделенного от мира материи. А значит, божественного. Доказать математически возможность существования божества во Вселенной многие пытались и до, и после Карташевского. Однако, Григорию Ивановичу это, похоже, действительно удалось.

Так как он исчез из своего дома.