Красная роса (сборник)

На Украину пришли оккупанты. Народ молодой Советской республики поднялся на защиту

родной земли. Червонные казаки Примакова, среди них были и Поликарп с Павлусем, грудью

встали на защиту родного города. Силы были неравными, почти полумиллионная армия

захватчиков паводком хлынула на украинскую землю и залила ее не вешними водами, а кровью

человеческой.

Вместе с Червонным казачеством Поликарп оказался на территории братской России…

«Наше формирование «Червонное казачество Украины» на глазах разрасталось и

набиралось сил. Из Харькова в Киев прибыл боевой полк, а уж за год он вырос в бригаду, вскоре

стал кавалерийской дивизией, а там и корпусом. С кем только не скрещивали мы свои сабли: с

гайдамаками и кайзеровцами, петлюровцами и деникинцами, врангелевцами и пилсудчиками.

«На Дону и в Замостье тлеют белые кости…» Рука у меня была твердая, закалена

«американкой»… «Помнят все атаманы, помнят польские паны…» Но паны — бестии хитрые. Пан

дома сидит или в штабе каком заправляет, обманутых хлопов под удар посылает. Схватили как-

то «языка», думали, пан, а он — «естем из пшедместья краковского, естем работничек…».

Обманутый пролетарий! На пана гнешь спину в своем предместье, тебя эксплуатируют, доят, как

козу, а ты с саблей вылез, против кого вылез? Против червонцев? Против конницы самого

Буденного?

Да, да, что-то, кажется, я тут расхвастался. Получается, что тлеют только панские кости, а

наши собственные? Наши косточки тоже трещали под сабельными ударами, потому что эти

краковские и варшавские «работнички» тоже не лыком шиты, тоже мускулатуру имели, в головы

им вдолбили великопольскую идею «от можа и до можа…». Одного моря им мало, подавай им еще

и чужое, наше Черное засинело им заманчиво. Поэтому и запомнилось мне на всю жизнь

Замостье, бои на Золотой Липе и крутом Сане.

Командовали мы с Павлусем уже эскадронами, доросли до звания красных командиров, хотя

и не проходили специальных училищ и академий. Нашими учителями были Примаков и

Буденный, Данило Самусь и Дмитро Жлоба. Экзаменовали нас и петлюровские, и деникинские, и

даже заграничные мастера сабельных турниров. Нелегкими были эти экзамены.

Снится мне и до сих пор последний бой с преобладающими силами вражеской конницы. Она

выкатилась неожиданно из залива небольшой болотистой реки, вспыхнули на саблях лучи

утреннего солнца. Не раздумывая, Павлусь бросился со своим эскадроном в атаку. Мой стоял в

засаде на опушке. Павлусь знал, что в нужный момент я стану рядом. И я не замедлил пробиться

ему на выручку. Уверен был, что выручил бы друга, развеял опасность, если бы в последнюю

минуту не произошло непоправимое — споткнулся под комэском конь, упал на колени. И в этот

миг блеснули вражеские сабли над головой Павлуся…

Закружились перед моими глазами зеленые и желтые круги, уже не помню, как оказался на

том месте, моя сабля свистела направо и налево, но от горя я потерял чувство реальности и был

за это наказан беспощадно — жгучая молния ударила меня в глаз, еще запомнил, как откинулся

в сторону, видимо, это и спасло от повторного смертельного удара, ощутил, как треснула кость

левой ноги, зажатая беспощадным стременем, а после этого погрузился в беспросветную тьму…

«На Дону и в Замостье.. » Эх, Замостье, Замостье, Дон ты наш тихий, земля наша родная. Не

только панские и атаманские кости схоронила ты навечно, лежат в тебе и благородные останки

бесстрашных рыцарей революции, беззаветных ее солдат, известных и безымянных героев!»

Склоняюсь над прочитанной страницей, не решаюсь перелистать ее. Перед взором

промелькнули мои собственные боевые пути в недавней войне, мысленно склоняю голову перед

доблестью тех, кто прошел все пути-дороги боевые и через Дон, и через Замостье… Из

задумчивости вывел шум мотора — определил на слух: «Запорожец». Похоже было, вернулась

Оленка. Медленно перевернул страницу.

«Закончилась война. Для меня раньше срока. Но из госпиталя вышел уже тогда, когда мои

друзья-конники вернулись к мирным хатам. Долго мне правили кость в ноге, но так до конца и не

вправили — хромаю до сих пор. Старались отремонтировать и задетый кончиком сабли глаз —

тоже ничего не получилось. Вставили стеклянный, пусть и незрячий, но похожий на

человеческий. Вернулся в родной Киев. И конечно же сразу зашел на квартиру к Верочке.

Опасался, даже был уверен, что не застану ее. Но она жила именно здесь, вместе с маленькой

Оленкой, черноглазой непоседой, такой похожей и вместе с тем непохожей на моего

незабываемого боевого друга Павлуся…»

У меня перехватило дыхание. До последней фразы я почему-то даже не подозревал, к

какому финалу идет рассказ Поликарпа. Теперь понял, почему Оленка подчеркнула именно эти

места красной чертой. Для нее они были самыми дорогими.