Красная роса (сборник)

— Нет, мальчики мои милые. Разве вы со мной пройдете? Идите, догоняйте, а я найду

выход…

Раздолин внимательно всматривался в лицо Рыдаева, хотя и ничего не слышал, но,

наверное, по выражению лица догадался, что тот говорит, и рассердился, заволновался, от этого

возбуждения оглушительно зазвенело в ушах, заболело, сразу потекло из них что-то теплое, он

потер ладонью, ладонь окровавилась, но до слуха неожиданно дошли слова капитана:

— Из-за одного обезноженного не стоит гибнуть вам всем, здоровым…

— Брось, капитан, — заикаясь, заговорил Раздолин. — Командование принимаю на себя.

Выйдем.

Уверенность лейтенанта или, может быть, его чудодейственное исцеление подействовали на

людей, плеснули силой и надеждой в сердце каждому.

— Да ясно, выйдем! — поддержал лейтенанта старшина Карпенко.

— Под лежачий камень вода не течет, — заметил кто-то.

Они вышли в путь. Вел лейтенант Раздолин. Вел по азимуту, придерживаясь единого

направления — на восток. К линии фронта, туда, где грохотали пушки, где шли ожесточенные

бои, где были свои. Он, еще нездоровый, с кровавыми пробками в ушах, взял на себя всю

ответственность за этот поход, вел небольшую группу умело и осторожно, повинуясь

профессиональному чутью пограничника, замечал на своем пути каждую подозрительную

стежку, часто останавливал отряд перед опасностью, хладнокровно выяснял обстановку и,

только убедившись в возможности двигаться дальше, отдавал приказ о походе. Карпенко с

рослым сержантом почти без передышки несли носилки, только изредка кого-нибудь из них

подменял лейтенант, который упрямо не хотел считать себя раненым.

О жене Раздолин не вспоминал, словно у него ее никогда и не было. Капитан Рыдаев

понимал, что лейтенант гасит в себе жгучую боль. И как-то, выбрав момент во время дневного

отдыха, когда Карпенко с хлопцами пошли добывать в лесных чащах какой-нибудь харч, капитан

сказал своему Раздолину:

— Не теряй надежды, лейтенант. Может быть, и она вот так, как мы, пробивается где-то к

своим, женщина она сообразительная…

Раздолин растроганно мигнул воспаленными глазами, вытер ладонью слезы, тяжело

вздохнул.

— Напрасная надежда… Скорее всего заживо сгорела…

Тяжелые спазмы перехватили Раздолину горло.

Во все последующие дни ни Рыдаев, ни Раздолин не возвращались к этому разговору;

втянувшись в походный ритм, шли по ночам, шли днем, когда это было возможно, отдыхали

только по мере необходимости, потеряли счет дням и ночам: позади остались волынские

кустарники и болотянки, с большими усилиями форсировали несколько маленьких и даже

больших речек, километр за километром преодолевали пространства Полесья; иногда даже

заходили в села, в те, где враг еще не появился; случалось, что и подвозили их на крестьянских

подводах. Поход проходил без особых приключений, если не считать потерь, которые понес их

маленький отряд: они остались вчетвером, так как двое раненых то ли ненароком, то ли

сознательно отстали. Во время привала залегли неподалеку, отдыхали; когда отряд тронулся, все

видели, что и они поднялись на ноги, но к следующему месту отдыха уже не прибыли.

Карпенко ходил на розыски, но вернулся растерянный и удрученный, не встретил их на

стежке, не нашел там, где отдыхали, не заметил, в какую сторону свернули. Ходил на розыски

Раздолин. Вернулся быстро. Принес только винтовки заблудившихся, так как подсумки с

патронами лежали на носилках, под головой у капитана.

— Дезертировали… — хрипло выдохнул Раздолин, присел и принялся протирать

воспаленные глаза.

— Не выдержали… — беззлобно вздохнул Рыдаев. Он, как никто, понимал муки раненых, но

мог только посочувствовать хлопцам — его-то несли, как барина, а тем приходилось ковылять.

— А присяга? — блеснули глаза у Карпенко. Старшина никогда никому ни при каких

обстоятельствах не давал спуску. Если ты солдат, да еще и пограничник, должен быть им до

последнего.

Об отставших никто больше не вспоминал, будто бы и не было этого тяжелого случая. Даже

когда в сторожке Гаврила Белоненко вопросительно взглянул на окруженцев, заметив лишние

винтовки, никто не ответил на его немой вопрос.

Возле Калинова и в самой сторожке оказались они и случайно, и не случайно. Когда

неожиданно вступили на территорию Калиновского района, Рыдаев заметно оживился. В походе

его все время преследовали грустные раздумья о судьбе сына. Если бы был на ногах, не

задумываясь пробрался бы в райцентр, но подвергать товарищей опасности боялся. Поэтому

даже словом не обмолвился, что его несут по знакомым местам, только вспоминалось ему