Красная роса (сборник)

давнишнее, прошлое, проходило перед глазами, как желаемое, болезненное и неясное видение,

вспомнилась бывшая теща, какие-то чудные родственники, особенно дядька и тетка из лесной

сторожки…

Однажды то ли приснился, то ли привиделся дядька Гаврило, его толстая жена, лесная

сторожка. В глухом лесу, где-то на севере от райцентра. Не выдержал Рыдаев, рассказал о ней

Раздолину. Далеко сворачивать не пришлось, и вот осенней туманной ночью они добрались до

заветной сторожки.

Рыдаеву казалось, что эта сторожка должна быть где-то далеко, но он не верил, что ее

можно будет найти в непроглядной чаще. Наверное, если бы уж слишком искали, то вряд ли и

нашли. Но всевластный случай сам привел. Жучок, подняв лай, указал на близкое человеческое

жилье… Они уже не раз останавливались в лесных сторожках, всегда их там принимали

дружелюбно, кормили, давали что-нибудь на дорогу, в одном не могли помочь — не знали, где

разыскать какого-нибудь врача.

Ни Гаврило не узнал Рыдаева, ни Рыдаев Гаврила. Капитан лежал на носилках. Ему не

просто было с них слезть, так как еще хуже было ложиться на них опять, поэтому он и оставался

лежать, длинный, худой, по самые глаза заросший волосами. Гаврила, посматривая на его

бороду, степенно разглаживал свою, супил брови, скупо рассказывал:

— Не было их, бог миловал… В районе да, а здесь тихо… — Заглянул на печку,

скомандовал: — Слезай-ка, старуха, с печи, угости людей.

На печке что-то завозилось, зашелестело, засопело. Перед гостями появилась хозяйка.

Тревожная радость залила сердце Рыдаева.

— Вы не… Гаврило?.. — запнулся, так как не помнил, как величать по отчеству дальнего

родственника.

Гаврило и сам с трудом помнил, как звали его отца, привык: Гаврило да Гаврило, даже

фамилия была для него не обязательна.

— А вы будете Прися?

— Ой! Приська я! А это мой Гаврило. А вы же кто будете?

— Капитан Рыдаев, если еще не забыли…

— Отец Партачка? — вскрикнула Приська. — Господи милостивый, как это забыли? И

сыночка вашего любим, и вас помним, а как же…

Она говорила, а тем временем приказала Гаврилу занавесить окна, зажечь свет, суетилась

по хате, наводила порядок. Потом присмотрелась к гостям.

— Господи, да вы не ранены ли? Ай-ай-ай, не дай бог, чтобы в такое время да еще это… А

вот убейте — не признала бы! Шкелет с бородой! А ведь был красавец… Я часто говорила

своему: если бы ты, Гаврило, хотя бы немножко на Платонидиного зятя был похож. Ну

здравствуйте, дорогой сродственник! А ты, старик, не стой, беги давай к хлопцам, Партачка веди

скорее, какая радость будет для хлопца…

Гаврило послушно шмыгнул из хаты, а с ним и Карпенко, старшина был бдительным, знал

свое дело, доверял, но и проверял. А капитан Рыдаев просто не мог поверить в свое счастье,

молчал, все это казалось ему невероятным сном.

— Наши тут рядом… И ваш сынок с ними… — Приська присела возле капитана, склонилась

над его ложем и тихо, по-родственному, чтобы чужие не слышали, зашептала:

— Его надумали словить, узнали, чье дитя, а он — не оплошай — того немца самого поймал

да скрутил и привел. Это когда… Не прошлой ли ночью?.. К нашей сторожке. Вместе с

Параскиной девкой немца поймали…

Вскоре в хату вошла незнакомая женщина, а с ней еще какие-то люди, среди них Рыдаев

узнал сына.

— Спарт! Сыночек…

Тот смотрел и не узнавал отца. Только светились родные глаза, проницательные, добрые.

Спартак, счастливый, уткнулся в колючую отцовскую бороду.

XXIX

Было тихое предвечерье, темные тучи плыли низко, едва не цепляясь за купол собора

святого Фомы, ленивый дождь все порывался перейти в ливень, но никак не мог набрать силу;

возможно, опасаясь непогоды, все жители Лейпцига прятались в своих домах. Только одного

Ганса гнала куда-то суровая судьба. Куда именно — он не знал; какая цель предстала перед

ним — не мог понять. Не помнил, как оказался перед открытой дверью собора. С удивлением

отметил: перед собором до сих пор стоял памятник Иоганну Себастьяну Баху, его знаменитому

земляку, но куда же он девался?

Из настежь открытых дверей собора донеслись могучие, такие знакомые с детства аккорды.

Ганс хорошо знал, что исполняется одно из произведений Баха. Но какое именно? И кто его

исполняет?

Вошел в собор. С тихим треском горели тысячи восковых свечей, колыхался желтый свет, в

нос ударило теплом и ароматом терпкой живицы, хмуро-темный свод наверху, а по центру возле

стены чуть виднелись серебристо-голубые трубы органа. Весь собор был заполнен его

божественным звучанием.

Ганс догадался: в соборе шла вечерняя месса. Однако почему в соборе не оказалось ни

одного человека, кроме органиста?

Внимательно присмотрелся к органисту. Сухощавый, сгорбленная спина, весь в черном. Шею

закутывал белоснежный шарф, роскошный белый парик величаво прикрывал его высокое чело,

спадал на спину.